Михаил Айзенштадт-Железнов - Другая жизнь и берег дальний

— Как ты сюда попал? — спросил Иван Иванович Бескозыркина.

— Мы уже старые эмигранты здесь, — сказал Бескозыркин. — Приехали сюда два года назад. После того, как Соединенные Штаты, Новая Зеландия, Новая Гвинея, Австралия, Чили, Перу, Эфиопия и Индия нам отказали в визах, мы и решили эмигрировать на Луну. Фактически теперь у нас тут две колонии. Не так давно одна группа откололась и поселилась в другом районе.

— Что ты делаешь?

— Я издаю газету «Лунные новости», — сказал Василий Владленович. — Кстати, Ваня, не мог ли бы ты дать мне статейку для следующего номера? Что-нибудь о распаде колхозной системы в Советском Союзе. Нас всех это интересует. А ты еще в лагере писал на эту тему.

— Конечно, напишу.

— К тебе, вероятно, обратится и Заливайко, — сказал Бескозыркин. — Так советую тебе не иметь ничего общего с ним. Вредная личность. Пытается нас разложить. Это он возглавил группу, порвавшую с нами. Он издает собственную газету. Не газету даже, а газетенку. Называется «Лунная заря». Читать тошно.

— Господи! — в один голос воскликнули Иван Иванович, Степан Андреевич и Варя. — Совсем, как дома!

Анна Ивановна Беженцева сидела, погруженная в печальные размышления, в убогой комнатушке в Марселе. Она думала о том, как лишь совсем недавно им всем так хорошо жилось в Париже, до того как этот проклятый Гитлер вдруг уничтожил построенный годами уют. Неожиданно Анна Ивановна встрепенулась. Как будто чьи-то шаги? Она прислушалась. Да, шаги.

«Муж, — презрительно подумала она. — Слишком уж неуверенная походка для кого-либо другого». Анна Ивановна не ошиблась. Это действительно был ее благоверный, Иван Иванович Беженцев.

Как все наши эмигрантские жены, Анна Ивановна относилась к своему мужу со смешанным чувством недоверия и недружелюбия. Анна Ивановна считала Ивана Иваныча лично ответственным за большевистский переворот в России, за приход Ленина к власти, за вынужденное бегство Беженцевых за границу. Она также считала своего мужа ответственным за Гитлера вообще и его вторжение во Францию в частности и за их, Беженцевых, бегство из Парижа на юг. При каждом удобном и неудобном случае, мадам Беженцева об этом напоминала своему мужу.

В России Иван Иваныч был приват-доцентом. Он читал лекции по политической экономии. В качестве эксперта по этому вопросу он пытался — безо всякого, впрочем, успеха, — доказать своей жене, что по крайней мере сотни две других людей, кроме него, должны считаться ответственными за то, что произошло вначале в России, потом в Германии и Франции. Анна Ивановна никаких доводов не принимала.

На сей раз Иван Иванович, против обыкновения, вошел в комнату с торжественным сияющим лицом. В одной руке он держал папироску, а в другой — какой-то небольшой таинственный предмет.

— Где ты папиросы достал? — спросила недружелюбно Анна Ивановна.

— Повезло, — ответил приват-доцент. — Подобрал целых пять окурков на рю Канебьер.

— А что это у тебя в руке?

— В руке? — с притворным непониманием спросил Иван Иваныч. — В руке? Ах, это яйцо.

Анна Ивановна встрепенулась.

— Яйцо? — крикнула она. — Ты говоришь, яйцо? Настоящее яйцо? Куриное?

У Ивана Иваныча, как у большинства эмигрантских мужей, позыв к юмору появлялся в самое неурочное время.

— Нет, — сказал он. — Яйцо не куриное, а лошадиное.

Анна Ивановна враждебно взглянула на своего законного супруга.

— Где ты яйцо достал? По жребию выиграл?

— Нет, не по жребию, — ответил Иван Иваныч. — Купил по случаю на черном рынке. Заплатил за него пальто, пару брюк и три носка. Теперь у меня остался только один носок.

— Не беспокойся, — сказала Анна Ивановна. — Я дам тебе салфетку вместо носка. Даже лучше греет. Подай-ка сюда яйцо.

Иван Иваныч, как бы священнодействуя, передал своей благоверной этот замечательный и редкий пищевой продукт куриного производства. Анна Ивановна долго любовалась яйцом, а затем со многими предосторожностями, положила его на тарелку.

— Знаешь, что я с этим яйцом сделаю!? — воскликнула она восторженно. — Я т е б е приготовлю яичницу! Настоящую яичницу! Как в добрые старые времена в Париже — помнишь? Но ты не смей никому заикнуться, что у нас яйцо. Не то сбегутся, как хищные звери. Вся беженская колония в Марселе придет. А если кто добудет пропуск, то и из Тулузы явится. И не смей ничего говорить своему приятелю Полушубкину. У него такой нюх, что не дай Бог. Если он сегодня появится в нашем доме, клянусь Богом, я тебе устрою скандал.