Михаил Айзенштадт-Железнов - Другая жизнь и берег дальний

— Это ты рвался, а не я, — сказала Анна Ивановна. — Да только перестань волноваться. Помни, что у тебя печень не в порядке.

— Конечно помню, что у меня печень не в порядке, — сказал Иван Иваныч. — В этом-то и вся беда. Надо пойти к врачу. Да разве в Америке можно найти таких врачей, как у нас в Париже? Помнишь, доктора Вигдоровича? Какой был врач! Какой идеалист! Какой бессребреник! Он не только бесплатно лечил наших эмигрантов, но и хоронил их за свой счет. Разве американский врач это для тебя сделает? Конечно нет! К концу доктор Вигдорович совершенно разорился; ему приходилось хоронить по десять-пятнадцать человек в неделю. Не возражай пожалуйста! Мы уезжаем отсюда. Назад в Париж, где можно жить по-настоящему. Где можно ужинать в ресторане, а не в аптеке… Где лекарства можно заказать в аптеке, а не в галантерейном магазине. В Париж! Ах, Париж, Париж! Ресторан «Ше Гаврилюк Рюсс!» Гадалка Мадам Шербатоф! «Последние Новости»! Культура! «Самовар Монпарнасс»! Цыганские песни авек аккомпаниман на гитаре!

— Я отказываюсь двинуться с места, — сказала Анна Ивановна. — Надоело разъезжать. Из Москвы в Одессу, из Одессы в Константинополь, из Константинополя в Париж, из Парижа в Марсель, из Марселя в Лисабон, из Лисабона в Нью-Йорк. Довольно! Пора и отдохнуть. А кроме всего прочего, в Париже никого не осталось. Мадам Гаврилюк свой ресторан открыла на Бродвее и Сто сорок третьей улице. Мадам Шербатоф на 72 улице открыла шикарный салон красоты, худения и предсказывания судьбы. «Самовар Монпарнасс» теперь «Самовар Гренич Вилледж». Что мы будем делать в Париже? Да и дела там, как говорят, неважные.

— Ну, на этот счет не беспокойся. Я тысяченки две моему кузену здесь оставлю, и он нам два раза в месяц будет посылать посылки. Так что никакого смысла нет оставаться здесь. Впрочем, — прибавил Иван Иваныч, — в первую очередь получим гражданские бумаги, а потом уже вернемся в Париж.

Впервые с 1923 года Анна Ивановна сразу же согласилась с мужем. Даже чмокнула его.

— Трэ бьен, — сказала она. — Окей.

Никогда человек, плохо себя чувствующий, так хорошо не начинает чувствовать, как когда узнает, что его дорогой, любимый друг чувствует себя еще хуже, чем он.

Зашел я на днях проведать приятеля. Хворает уже третью неделю и обижен, что я его не навещаю. Милейший человек. Мы очень привязаны друг к другу. Подружились лет двадцать тому назад и ни разу еще не поссорились. Но живет он далековато, за городом, а я сам не так давно болел, и особенно кипучей энергии у меня нет. Но все же, наконец, я выбрался к нему.

Он очень мне обрадовался. Мрачно обрадовался.

Начал с упрека:

— Совсем меня забыл!

Для больного человека это, выражаясь спортивным языком, верный старт. Сразу же ставит посетителя в оборонительное положение.

— Что ты, что ты, — стал я оправдываться. — Что значит забыл тебя? Я, ведь, здесь.

— Да, ты здесь. А пока выбрался…

— Да я сам хворал, — сказал я. — Но в первую очередь расскажи, что с тобой?

— Да что со мной? Плохо со мной.

— В чем дело?

— Страдаю, — сказал приятель. — Мучаюсь. Надоело мне жить, честное слово, надоело. Ломота в пояснице. В груди жаба. А, кроме того, у меня, кажется, астма. К трем врачам бегаю. К специалисту по ломоте в пояснице, к специалисту по грудной жабе, к специалисту по астме.

— Нда, — сказал я. — Неважно.

— Неважно!? — воскликнул мой приятель. — Плохо! Скверно!

— Да, — согласился я. — Скверно.

— То-то же, — сказал приятель. Затем, осмотрев меня с головы до ног, прибавил: — А у тебя, можно сказать, цветущий вид.

— Внешность обманчива, — сказал я. — Вид-то у меня цветущий, а чувствую я себя, как и ты, отвратительно.

— Серьезно? — сказал приятель, чуть повеселев.

— Серьезно!

Приятель вздохнул с некоторым облегчением.

— Ты тоже болеешь?

— Да, болею. И еще как!

На губах приятеля заиграла улыбка.

— Никогда не подумал бы, глядя на тебя, что и у тебя здоровье не ахти какое. Ты уверен, что ты тоже болен? А что говорит твой врач?

— Врач? — сказал я. — Ты с ума сошел! Не врач, а врачи. Целых шесть врачей. Бегаю от одного врача к другому. Все мои деньги уходят на врачей.

— Все деньги, — сказал приятель, и глаза его радостно засверкали. — Скажите пожалуйста! И что они говорят, врачи-то?

— Да что им говорить. Каждый говорит свое.

— Но все-таки…

— Один врач считает, что ничего серьезного у меня нет.

Мой больной приятель приуныл.

— Ничего серьезного? — сказал он. — А другие врачи что говорят? — в его голосе прозвучала скрытая надежда.