Владимир Санин - Безвыходных положений не бывает

Весело беседуя, рыбаки быстро пошли вперед, раз­махивая своей добычей.

За исключением нескольких участков, Пяндж течет вдоль всей дороги на Калаи-Хумб, райцентр в двухстах восьмидесяти километрах от Хорога. И все время я лю­бовался этой несравненной рекой, которую, как вы ви­дите, я с полным основанием считаю самой красивой горной рекой в мире.

К моему удивлению, в первые дни пребывания на Па­мире я не видел ни одного ишака. Я рыскал по доро­гам, наводил справки, просмотрел все глаза – ни слуху ни духу. Но вот мы отправились в Калаи-Хумб, и все стало на свое место: густое, благородное «и-а! и-а!» оживляло горную трассу на всем ее протяжении. Уди­вительно славное животное ишак, эта остроумная ка­рикатура на лошадь! Иной раз не веришь своим глазам: по дороге передвигается огромная связка хвороста. Присматриваешься – видишь под связкой четыре кро­хотных семенящих копытца.

Памирский ишак немного грустен: он сознает, что машина его вытесняет. Может быть, поэтому он всегда покладист и охотно оказывает услуги. Я, кстати, вос­пользовался этой слабостью и прокатился на ишаке, цепляя ногами землю.

Видел я и верблюда. Но у него было такое высоко­мерно-презрительное выражение лица, что я не решил­ся с ним заговорить. Мы расстались, так и не предста­вившись друг другу.

Собаки на Памире отличаются необыкновенной выносливостью. Почти всю дорогу они нас не покида­ли. Завидев нашу машину, собака срывалась с места, и несколько километров мы ехали в сопровождении по­четного эскорта, разрывавшегося от лая. Затем эста­фетную палочку принимала другая собака, которую сменяла третья. Еще никогда в жизни, пожалуй, я не принимал такой порции собачьего лая.

Я дважды видел дикого кабана, видел огромного ор­ла: он взлетел со скалы метрах в ста от нашей машины, и это было величественное зрелище.

Кроме того, я видел своими глазами горного козла, медведя, снежного барса, лисицу, сурка, ядовитую гюр­зу, дикобраза и куницу.

Я очень благодарен работникам Хорогского музея, любезно показавшим мне отличные чучела этих живот­ных.

Человек, влюбленный в свое дело, всегда симпатичен. Миша симпатичен вдвойне. Во-первых, он фанатич­ный фотограф-любитель, мечтающий об уникальных кадрах – вроде каменной глыбы, падающей на наши головы. Во-вторых, Миша – весьма приятный юноша с высокого качества глазами, лирической улыбкой и добрым умом. Даже в солдатской форме он кажется каким-то домашним и мягким, хотя Миша хороший сол­дат. Он может с закрытыми глазами разобрать, вычис­тить и собрать автомат, без устали ездить на лошади и съесть два обеда (а солдаты знают, что, кто силен за столом, тот вообще силен).

Миша оказался необыкновенно интересным спут­ником. На мир он смотрел глазами фотографа и буду­щего кинооператора, а эти глаза видят то, что упускают другие. Миша видел ракурс – слово, которое всегда ставило меня в тупик. Когда я восторгался его снимка­ми, многие из которых достойны стать открытками, Миша недовольно морщился.

– Фотография, как и кино, только тогда становится искусством, – важно говорил он, – когда в нее вкла­дываешь философию. А я ее еще не окончательно вы­работал.

Памир Миша объездил вдоль и поперек и всю доро­гу начинял меня всякими полезными сведениями.

– Недавно на этом месте обломком скалы вдребезги разнесло радиатор одной машины, – сообщал он. – Вот здесь, смотрите!

Я осторожно задирал голову, а Миша продолжал:

– А на том повороте в прошлом году в Пяндж слете­ла машина. Во-он задний мост валяется, видите?

Но я смотрел не столько на задний мост, покоив­шийся далеко внизу, сколько на стрелку спидометра, которая дрожала от страха рядом с отметкой «60».

– Стоп! – кричал Миша. – Кадр!

Мы выходили из машины и смотрели, как Миша выбирает ракурс. Он залезал на гору, спускался вниз, становился на колени, кувыркался, извивался и нако­нец щелкал затвором. А на скале чуть заметно темнела надпись: «Шт. капитан Топорин прошел 8.1911 г.».

И машина мчалась до следующего «стоп!», потому что Мише нужно было заснять водопад, низвергав­шийся с полукилометровой высоты, очаровательную девочку-таджичку и аиста на островке посреди реки.

Миша – солдат, а служба памирских погранични­ков сурова: горы и снега, обвалы и дожди. Но у Миши всегда с собой фотоаппарат и мысли об искусстве, ко­торыми он делится с каждым, кто умеет слушать и спо­рить. Я осторожно поинтересовался, как относится к Мишиным увлечениям начальство.