Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7

— С нами обращались, как с животными, и мы испытывали ужас.

— А потом?

— Санитары стали насильно укладывать нас на деревянные столы и брить нам стыдные места.

— А потом?

— Два человека посадили меня на стул и пригнули мне голову между колен, а третий человек воткнул иглу в позвоночник. Я закричала от боли.

— Закричали от боли? Минуточку, пожалуйста. Вы вполне уверены, что все это происходило еще не в операционной?

— Я вполне уверена, что это было в соседней комнате.

— А вам не делали никакой небольшой инъекции перед этим уколом в позвоночник?

— Нет, только один этот.

— Продолжайте.

— Через несколько минут вся нижняя часть тела у меня онемела. Меня бросили на каталку и повезли куда-то. Вокруг все мужчины и женщины кричали и бились, поэтому появились еще охранники с дубинками и начали их избивать.

— И вас первую увезли из этой комнаты?

— Нет, я точно помню, что первым был мужчина. Меня вкатили в операционную и привязали к столу. Помню, что над головой у меня была лампа.

— Вы были в полном сознании?

— Да. У стола стояли три человека в масках. На одном была форма офицера СС. Вдруг распахнулась дверь, вошел еще один человек и начал спорить с хирургами. Я не очень много поняла, потому что они говорили большей частью по-польски, но я смогла понять, что этот новый человек протестует против такого обращения с нами. Потом он подошел ко мне, сел рядом и, гладя меня по голове, заговорил со мной по-французски. Французский я понимала лучше.

— Что говорил вам этот человек?

— «Держись, моя голубка, боль скоро пройдет. Держись, я о тебе позабочусь».

— Вы знаете, кто был этот человек?

— Да.

— И кто же он был?

— Доктор Марк Тесслар.

Сима Галеви представляла собой полную противоположность Йолан Шорет, хотя они и были близнецы. Она выглядела совсем больной, на много лет старше, и в ней не чувствовалось энергии и самообладания, отличавших ее сестру. Голосом, лишенным всякого выражения, она прочитала номер, вытатуированный у нее на руке, и сообщила, что тоже живет в Иерусалиме с двумя приемными детьми — сиротами-иммигрантами из Марокко. Она повторила рассказ сестры о том, что происходило в комнате для ожидания, об операции и появлении доктора Тесслара.

— Что было с вами после операции?

— Меня на носилках отнесли обратно в третий барак.

— В каком состоянии вы были?

— Я долго была очень больна. Два месяца, а может быть, и больше.

— Вы чувствовали боль?

— Эту боль я чувствую и по сей день.

— А острую боль?

— Первую неделю мы только и делали, что лежали и плакали.

— Кто ухаживал за вами?

— Доктор Мария Вискова, и часто сверху приходил доктор Тесслар и осматривал нас. И еще часто приходила врач-француженка. Не помню, как ее звали. Очень добрая.

— А еще какие-нибудь врачи приходили, чтобы вас осмотреть?

— Я смутно припоминаю, как один раз, когда у меня была высокая температура, доктор Тесслар и доктор Вискова спорили с каким-то мужчиной-врачом и требовали больше пищи и лекарств. Но это было только один раз, и я не знаю, кто это был.

— Вы знаете, что с вами было?

— Рана открылась. У нас были только бумажные бинты. От нас шел такой ужасный запах, что никто не мог стоять рядом.

— Но через некоторое время вы поправились и снова начали работать на заводе?

— Нет, я так и не поправилась. Мою сестру вернули на завод, я же работать не могла. Мария Вискова оставила меня у себя под видом помощницы, чтобы меня не отправили в газовую камеру. Я оставалась при ней, пока не окрепла настолько, что могла выполнять нетрудную работу в переплетной — мы приводили в порядок старые книги, которые потом посылали немецким солдатам. Там с нами не так плохо обращались.

— Миссис Галеви, расскажите, пожалуйста, как вы вышли замуж.

Она рассказала, что еще в Триесте влюбилась в одного юношу — ей было четырнадцать, ему семнадцать. В шестнадцать лет она попала в лагерь и больше ничего о нем не знала. После войны в сборно-распределительных центрах, расположенных в Вене и других городах, выжившие после лагерей вывешивали на досках объявлений записки о себе в надежде, что их прочтет кто-нибудь из друзей или родственников. Каким-то чудом ее записка попалась на глаза возлюбленному, которому удалось остаться в живых, пройдя через Освенцим и Дахау. После двухлетних поисков он нашел ее в Палестине, и они поженились.

— Как сказывается теперь на вас эта операция?

— Я живу растительной жизнью. Почти не встаю с постели.