Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7

— А что произошло через четыре месяца?

— Пришли немцы и стали отбирать близнецов. Они нашли меня с сестрой и сестер Кардозо, с которыми мы вместе росли в Триесте и вместе были отправлены в лагерь. Нас посадили на грузовик и отвезли в главный лагерь, в третий барак медчасти.

— Вы знали, что это был за барак?

— Скоро узнали.

— И что вы узнали?

— Что в нем держали мужчин и женщин, которых использовали для экспериментов.

— Кто вам это сказал?

— Нас поместили рядом с другой парой близнецов — сестрами Блан-Эмбер из Бельгии, которых облучали рентгеном, а потом оперировали. Не так уж много времени понадобилось, чтобы узнать, зачем мы здесь.

— Не можете ли вы описать милорду судье и господам присяжным этот третий барак?

— Женщин держали на первом этаже, мужчин — на втором. Все окна, выходившие на второй барак, были заколочены досками, потому что там была стена, у которой расстреливали, но мы все слышали. Окна с другой стороны оставались обычно закрытыми, и в бараке было постоянно темно — горело только несколько слабых лампочек. Дальний конец барака был отгорожен, там держали около сорока девушек, над которыми экспериментировал доктор Фленсберг. Большинство из них сошло с ума, они все время что-то бормотали или кричали. А остальные, например, как сестры Блан-Эмбер, были выздоравливающими после экспериментов Фосса.

— Вы знали о существовании каких-нибудь проституток или женщин, которым делали аборты?

— Нет.

— Вы знали доктора Марка Тесслара?

— Да, он лечил мужчин наверху и время от времени помогал лечить нас.

— Но он, насколько вам известно, не оперировал женщин?

— Я об этом не слыхала.

— Кто надзирал за вами в третьем бараке?

— Четыре женщины-капо, польки с тяжелыми дубинками, которые жили в отдельной комнатке, и женщина-врач по имени Габриела Радницки, у нее тоже была своя комнатка в углу барака.

— Заключенная?

— Да.

— Еврейка?

— Нет, католичка.

— Она плохо с вами обращалась?

— Наоборот, она очень нам сочувствовала. Она изо всех сил старалась спасти тех, кому были сделаны операции, и одна входила в клетку, где держали сумасшедших. Она успокаивала их, когда они впадали в исступление.

— Что произошло с доктором Радницки?

— Она покончила с собой. Оставила записку, где говорилось, что больше не может видеть страдания людей, не имея возможности им помочь. У нас всех было такое чувство, словно мы лишились матери.

Терренс стиснул руку Анджелы так крепко, что она чуть не вскрикнула. Адам продолжал сидеть, уставившись на свидетельскую трибуну с таким видом, словно ничего не слышал.

— Заменил ли кто-нибудь доктора Радницки?

— Да, доктор Мария Вискова.

— И как она обращалась с вами?

— Тоже как мать.

— Сколько времени вас продержали в третьем бараке?

— Несколько недель.

— Расскажите, что случилось потом.

— Пришли эсэсовцы-охранники и забрали нас — три пары близнецов. Нас привели в пятый барак, в комнату, где стоял рентгеновский аппарат. Эсэсовец-санитар говорил с нами по-немецки, но мы почти ничего не понимали. Два других санитара раздели нас и привязали к животу и спине по какой-то пластинке. Он списал номер у меня с руки, и меня облучали рентгеном минут пять или десять.

— Что было с вами после этого?

— У меня на животе появилось темное пятно, и меня сильно рвало.

— И со всеми было то же?

— Да.

— Было это пятно болезненным?

— Да, и скоро оно загноилось.

— А что происходило потом?

— Мы оставались в третьем бараке еще несколько недель или месяц. Там было трудно следить за временем. Но я помню, что становилось холоднее, значит, дело шло уже к ноябрю. Потом за нами, за тремя парами близнецов, снова пришли эсэсовцы, они забрали еще несколько мужчин сверху, нас всех снова привели в пятый барак и велели ждать в какой-то комнате вроде приемной. Я помню, что очень стеснялась, потому что мы были раздеты…

— Все в одной комнате?

— Там висела занавеска, которая нас разделяла, но скоро мы все перемешались, потому что очень волновались и не находили себе места.

— Голые?

— Да.

— Сколько вам было лет, миссис Шорет?

— Шестнадцать.

— Вы из религиозной семьи?

— Да.

— И с очень небольшим жизненным опытом?

— Без всякого опыта. До тех пор ни один мужчина не видел меня обнаженной, а я не видела голых мужчин.

— И головы у вас были обриты.

— Да, из-за вшей и тифа.

— И там вы все перемешались. Вы испытывали стыд и унижение?