Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том второй

Непрошеные гости расселись вокруг стола, будто они собрались, чтобы уладить недоразумение между своими поссорившимися детьми.

Хозяину не понравились эти гости, которые вмешиваются в чужие дела. Он холодно ответил, что у Эльки больше нет сил бесноваться.

Какой-то парень в брюках галифе с шерстяной накладкой с внутренней стороны бедер широко расставил ноги в сапогах и громко сказал:

— Гавриэл, в Валкениках рассказывают, ссылаясь на тебя, что это сделал ешиботник, который у тебя жил.

Разгневанный хозяин вскочил:

— Никогда я этого не говорил!

Все вокруг стола ждали, чтобы он сказал еще что-то. Однако хозяин вдруг замолчал и испуганно посмотрел на декшнинских колонистов, ответивших ему такими же испуганными взглядами, как будто чужак высказал мысль, мучившую и их.

— Гавриэл, скажи! — попросил тот же рыночный торговец, засунув руки в карманы.

Хозяину показалось, что валкеникцы, смотрящие на него блестящими, масляными глазами, прячут в уголках ртов улыбки. Этим невежественным людям казалось очевидным, что, если этого не сделал ешиботник, это сделал он, Гавриэл. Его жена — старая еврейка, а Элькеле, когда не беснуется, вполне еще молодая, красивая, привлекательная бабенка. От таких мыслей хозяин снова вскочил, чтобы выгнать эту банду, пришедшую пить из него кровь. Однако сразу одумался. Не хватало, чтобы начали говорить, что квартирантка беременна от него самого! Гавриэл развел руками и признался, что его действительно удивило, что ешиботник ушел из Декшни сразу же после того, как произошло это несчастье. «Я не могу выносить ее воплей», — сказал ешиботник. Так что кто знает?

Другие декшнинские евреи щупали свои жидкие сивые бороды жесткими, натруженными пальцами, как щупают подсохший лишай, и говорили, уткнувшись взглядом в стол:

— Что этот парень отличный знаток Торы, сразу видно. Только одно не понятно. Когда хозяин с хозяйкой уходили работать в поле, он оставался в доме, так как же он не замечал, кто приходит в дом и кто выходит? Его спросили, а он ответил, что не знает, а на следующее же утро ушел из Декшни.

Вмешалась жена Гавриэла, сутулая тощая еврейка — кожа да кости. Виновен ли молодой ребе, она не знает, но одна вещь кажется ей странной: когда они с Гавриэлом вышли на крыльцо проводить молодого ребе, Элька увидела его через зарешеченное окошко и начала кричать: «Жених мой, куда ты бежишь?»

— Детки, ясно, что это работа ешиботника, тут всё как на ладони, — сказал один из валкеникских гостей, показывая свою ладонь, широкую, как лопата.

Гости встали: теперь все ясно!

Они вернулись в местечко и рассказали, что правда всплывает, как масло на воде. Мысль о том, что этот придурочный илуй крутил тайный роман с сумасшедшей, всем очень понравилась. Люди начали насмехаться над горсткой лучших обывателей, отказывавшихся верить, что это сделал ешиботник.

— Чтоб у меня был такой большой слиток золота, как велика тяга ко греху у этого богобоязненного ученого ешиботника. Что тут скажешь? Похоже, что его душа размером не больше изюминки.

Липнишкинский илуй увидел, что люди показывают на него пальцами и кричат ему вслед: «Жених мой, куда ты бежишь?» Ни жив ни мертв ввалился он в синагогу и спрятался за томом Геморы. Почему это над ним насмехаются, используя слова, которые крикнула ему вслед сумасшедшая? Глава ешивы реб Менахем-Мендл подошел к Шие-липнишкинцу, опустив глаза, и передал, что раввин просит его незамедлительно зайти. Шия-липнишкинец видел, что все сыны Торы в синагоге повернули головы к нему, будто реб Менахем-Мендл говорил и от их имени тоже. Илуй прежде никогда не имел дела с валкеникским раввином, но сердце не предсказывало ему ничего хорошего.

— Чего от меня хочет раввин? — спросил он с дрожью в голосе и в коленях.

— Раввин сам это скажет, — пробормотал реб Менахем-Мендл, и Шия-липнишкинец пошел за ним с таким видом, словно его ведут на казнь.

Отдыхавшие в Валкениках на даче сыны Торы на месяц Элул вернулись в свои ешивы. Дети раввина тоже уехали. Теперь, не имея рядом с собой сына и зятя, раввин еще больше сожалел, что приехал в это местечко, погрязшее в постоянных скандалах и ссорах. Реб Гирша Гордон послал сказать раввину, что если он и на этот раз будет бояться людей и не заступится за сына Торы, на которого возводят навет, то богобоязненные валкеникские евреи начнут против него войну и будут вести ее до тех пор, пока он не уедет из Валкеников. Придурковатость липнишкинца еще больше разозлила раввина, и он вскочил, весь пылая гневом. Его тонкое, как игла, тело, его колючие плечи и густая борода тряслись от злости: неужели этот молодой человек такой глупец и бездельник, что не знает, что о нем открыто говорят на улицах? Наконец-то Шия-липнишкинец понял, в чем его подозревают. Он зарыдал и в отчаянии вцепился себе в волосы.