Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том второй

Одного намека главы ешивы оказалось достаточно, чтобы Хайкл сразу же оказался окруженным своими прошлогодними друзьями. Янкл-полтавчанин, красивый, сильный и дикий, как молодой конь в степи, решил помирился с виленчанином при помощи рифмованной поговорки:

— В чем его недостаток, должен слушать уметь человек, а иначе он дурак, пропащий навек.

Зундл-конотопец схватил Хайкла за руку:

— Пойдемте, виленчанин, спляшем, «и очисти наши сердца, чтобы служить тебе, служить тебе по правде!» [131] Фрагмент из субботнего богослужения, ставший популярной еврейской песней, сопровождаемой танцевальной мелодией.

Ешиботники, расползшиеся по углам, смертельно усталые от предыдущего танца, снова встали и взялись за руки. Зундл-конотопец пошел во главе и повел цепочку в боковую комнату, где стояли и разговаривали билгораец и гость из мирской ешивы. Янкл-полтавчанин схватил их обоих своими железными руками — и вот пузатый рыжеволосый билгораец и мирский сын Торы в целлулоидном воротничке и с телячьими глазами тоже уже вращаются в танце, похожие на две щепки в водовороте. Конотопец пошел дальше во главе цепочки от комнаты к комнате, вылавливая парней, словно сетью. Цепочка становилась все длиннее, змеясь через дверные проходы и комнатушки, пока не достигла передней комнаты, служившей женским отделением.

Обывательские дочери, приехавшие высматривать женихов, сидели в ожидании, чтобы появился хоть какой-нибудь парень. Увидев входящую в танце в женское отделение цепочку ешиботников, девушки оживились и начали краснеть. Билгораец протанцевал мимо них, выпятив живот, отогнув плечи назад и наполовину зажмурив глаза, с таким пренебрежением смотревшие на наревских невест, как будто он листал сочинение какого-то автора, разъезжающего по миру, чтобы продавать свою книгу с обывательскими идейками и проповедями. За билгорайцем двигался, как смерч, Янкл-полтавчанин, он лупил по полу ногами, как ломами, и пел прямо в лица женщинам. Его не восхищали эти гусыни. Но и наревские невесты тоже не приходили от него в восторг. Они знали, что, хотя Янкл-полтавчанин красив, как на картинке, он настоящий дикарь и вообще не думает о том, чтобы жениться. Билгораец о женитьбе как раз думал и к тому же был человеком солидным. Говорили, что он большой знаток Торы, да по его виду можно было понять, что он умен. Он хотел, чтобы его озолотили, хотя был не красивее обезьяны. На парня из мирской ешивы девушки вообще не обращали внимания, он был уроженцем Нарева, и его считали не слишком умным. Даже по тому, как он медленно ступал и кивал головой, как бородатый козел, было ясно видно, что он собой представляет. Обывательские дочери продолжали искать, некоторые украдкой, другие с сахарными улыбками на устах. Им помогали молодые раввинши, слывшие большими специалистками по сватовству. Однако с каждой минутой наревские невесты становились все более расстроенными и разобиженными: парни плясали с закрытыми глазами и вообще не смотрели в их сторону.

В одной из опустевших комнат, тяжело дыша, сидел на диване Цемах Атлас. Его мучила мысль, что, если он не может веселиться вместе со всеми в праздник Торы, это означает, что он все еще не полностью верующий. Кто знает, искренни ли его раскаяние и покаяние. Может быть, прав логойчанин, который ему не верит? Цемах увидел среди пустых бутылок водки одну наполовину полную. Вокруг нее стояли маленькие рюмки и чайные стаканы для содовой. Но он налил водки в чайный стакан и выпил одним глотком, пока кто-нибудь не появился в комнате. Ему было стыдно перед самим собой, что он пил, как пьяница, но он хотел, пусть силой, заставить себя хоть немного развеселиться. Он ощутил жжение в горле, во внутренностях, оцепенение в мозгу, как в холодном пустом вестибюле за закрытыми дверями. В комнате появилась цепочка танцующих ешиботников, и на этот раз Цемах позволил им утащить себя — с отнимающимися ногами, с темнотой перед глазами и с иголками, вонзающимися ему в виски. Ешиботники снова вошли в танце в комнату, где сидели женщины. Цепочка, извиваясь, проникала в нее, звено за звеном. Парни, обняв друг друга за плечи, плясали и пели.

На голову выше всех остальных, похожий на мрачного царя Саула, стоял Цемах Атлас среди танцоров, раскачиваясь вместе с ними, как сорванная дверь, оставшаяся висеть на одной петле. Женщины знали историю его жизни и не сводили с него глаз. Они даже перестали болтать и шушукаться между собой. От вида этого высокого мужественного раскаявшегося, его острого носа и черных глаз, в которых играла выпитая водка, молодых женщин и девушек бросало в жар. Цвет их щек менялся. Цемах заметил, какое впечатление он произвел, и его глаза загорелись. Из-под разросшейся бороды сверкнули зубы. Он выпрямился и глубоко задышал, его тело напряглось. Вдруг он о чем-то вспомнил, вздрогнул и закрыл на минуту глаза.