Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том второй

— Глава наревской ешивы знает, что вы учились у меня в Валкениках. Сегодня после вечерней молитвы он спросил меня, как это получается, что вы водите компанию с логойчанином, и я ответил ему, что вы по своей природе — честный парень и доверяете каждому, кто выдает себя за друга. — На мгновение Цемах Атлас замолчал, словно задремал. Однако тут же встряхнулся от напавшего на него оцепенения и сказал Хайклу на прощание нечто странное: — Мы не виделись примерно три года. За это время я пришел к выводу, что основой веры является жалость. Даже веру в Бога у человека, в котором нет жалости, можно рассматривать как настоящее идолопоклонство… Идите, виленчанин, отдохните. Завтра будет трудный день служения и поста. К себе самому тоже не следует быть жестоким.

Хайкл смертельно устал от такого множества переживаний за какие-то часы с тех пор, как приехал из дома. Он едва переставлял ноги, идя на выделенную ему для постоя квартиру, и думал при этом, что бывший директор ешивы стал совсем другим. Как ругал его логойчанин, а он молчал! Логойчанин знал, что больше не принадлежит к ешиве, просто боялся уйти. Однако он, Хайкл, еще не знал, к чему принадлежит: к ешиве или к светскому миру, светский он или религиозный. Как будто он был каким-то животным, живущим и в воде, и на суше. Он должен был остаться в Нареве на весь семестр, чтобы выяснить наконец, к чему же он принадлежит.

Каков Судный день, таков будет и Симхастойре — так говорили у мусарников. Все ученики и преподаватели ешивы проводили исход праздника Симхастойре в доме главы ешивы. В передней было женское отделение. На накрытом скатертью столе стояли графинчики с искрящимся сладким вином и тарелки с яблоками, румяными, как щеки женщин, сидевших вокруг стола. Среди молодых женщин в модных шляпках, разукрашенных чепцах и красиво расчесанных париках были видны и головы девушек с черными, русыми и рыжими волосами, закрученными в кольца на затылках и заколотыми разноцветными гребнями. Это жены молодых новогрудковских раввинов привезли с собой обывательских дочерей на выданье. Девушки все время вертели головами, поправляли сложенные кольцами косы и обмахивали разгоряченные лица снежно-белыми платочками. Они отчужденно и немного напуганно смотрели по сторонам, а молодые раввинши с понимающими лицами выискивали взглядами женихов. Однако набожные парни редко заглядывали в женское отделение. А если сыну Торы все-таки надо было пройти через эту комнату, чтобы выйти на улицу, он проходил, опустив голову.

Единственным, кто безо всяких проблем вертелся здесь, был билгорайский ученый с жирной рыжей челкой и большими редкими зубами. Его изрытое оспой лицо с широким мясистым носом выражало презрение и наглость настоящего знатока и специалиста. Он разбирался во всех хитросплетениях сватовства между раввинскими семьями не хуже, чем в сложнейших вопросах, обсуждаемых в книге «Кцойс а-хойшен». Билгораец искал тестя с большими деньгами и с важным раввинским постом, а что касается «надгробия», как он называл невесту, то тут не о чем было говорить, она совсем не обязательно должна была быть красавицей, так, хоть что-нибудь. Однако в женском отделении в доме главы ешивы он ничего не нашел, совсем ничего. Тем не менее он крутился там, потому что в других комнатах, полных мусарников с выпученными глазами, ему было скучно даже на Симхастойре.

Во второй комнате был водоворот бород, ермолок и лапсердаков. Новогрудковская молодежь и старшие ешиботники сидели вокруг гостя, наревского парня, учившегося в мирской ешиве и вернувшегося домой на праздник Кущей. На исходе праздника он зашел в дом к наревскому главе ешивы, чтобы спокойно посидеть за столом. Однако новогрудковцы набросились на него, как волки, и прямо-таки рвали из него куски, костерили его на чем свет стоит. Самым большим специалистом тут был Зундл-конотопец, он издавал львиные рыки и потрясал бородой, как Самсон-богатырь своими локонами. Гость увидел, что его тут хотят разорвать, как селедку. Он прикинулся придурковатым и спросил, какой трактат изучали в Нареве в прошедшем семестре.

— «Ктубот», — сухо ответил конотопец, сразу же утратив свой львиный голос: он знал, что в разговоре об учении у него нет никаких шансов.

Гость рассказал, что и в мирской ешиве тоже в прошедшем семестре занимались трактатом «Ктубот» и целыми неделями разбирали одну тему. Парень принес том Геморы, задал головоломный вопрос и высказал мнение, прямо противоположное мнению Маймонида по этому поводу. Пусть новогрудковские ругатели попытаются разобраться с этим трудным местом из Маймонида!