Руди Данциг - В честь пропавшего солдата (1984-1985)

Раньше чем что-то соображаю, я оказываюсь на земле рядом с автомобилем, оттесняемый в сторону другими желающими взобраться на подножку. В неразберихе, которая возникла, я пытаюсь как можно незаметнее выскользнуть из толпы. Солдат оглядывается в поисках меня, но когда обнаруживает и направляется ко мне, я с быстротой молнии убегаю.

«Быстрее, — думаю я, — в Лааксум, домой».

Только пробежав половину пути, я замедляю шаги, продолговатый пакетик всё ещё находится в моей потной руке. Равнодушно, по-деловому я исследую этот предмет, словно какой-нибудь опасный снаряд. В сине-красном пакетике находятся несколько пластинок, обёрнутых в блестящую бумагу. Я разворачиваю серебристые полоски: под ней скрываются гибкие полоски розового и серого цветов, слегка обсыпанные пудрой, это небольшое лакомое чудо, аккуратное и ароматное, безупречной формы, как у сигареты.

Когда я начинаю жевать полоску, то она превращается в эластичный, упругий шарик, который можно кусать и который деформируется, когда я зажимаю его языком. Медленно я позволяю ему путешествовать по моему рту, пробуя, испытывая и наслаждаясь; реальность возвращается ко мне вместе с увеличивающимся наслаждением от этого деликатеса: я получил этот подарок от американского солдата, этот пакетик только для меня, он выбрал меня среди всех…

Дома мне определённо не поверят, в эти невероятные приключения, в эту разведку чуждых территорий, в машину, в негра-водителя, в этого солдата, в пакетик, который он сунул мне в руку…

Я забываю, каким инертным и трусливым я был, как меня парализовало от ужаса происходящее, и как затем я трусливо бежал.

Осталась только память о необычных приключениях.

Остальные полоски я осторожно убираю в пакетик и засовываю глубоко в карман моих штанов, для надёжности прикрыв его рукой.

Стоит ли об этом рассказывать дома, я ещё не решил.

На следующий день в школе нас ждёт неожиданность: мы должны записать тексты фризского и нидерландского национального гимна, учитель объявляет нам, что мы должны будем исполнить их на празднике Освобождения. Большими буквами он записывает текст на двух отдельных досках, и оба наших класса, объединённые по этому поводу в один, старательно переносят его вычурности в свои тетради. Всё, что связано с Освобождением, мы делаем с особым усердием.

Так начинается этот гимн. Как можно петь: «Я немецких принц кровей?» Мы должны добить всех немцев, ведь война подходит к концу.

Я представляю себе, как мы сообща собираемся в Германию, с вилами, палками и винтовками, для того, чтобы в их дерьмовой стране порядком надавать им по морде.

«Кто закончил переписывать, тот может идти домой, на сегодня это всё. Школа будет закрыта несколько дней, пока не закончатся праздники. У вас впереди несколько чудесных дней».

Моросит мелкий дождь, мы неуверенно топчемся у входа в школу. Что делать, идти домой или к мосту? Мы, не торопясь, — для нас непривычна свобода в этот час — идем по деревенской улице мимо домов. Вскоре, пыхтя, нас нагоняет Янси, прижимая к груди тетрадку с национальными гимнами.

«Йерун, господин учитель хочет поговорить с тобой, ты должен вернуться».

Мне кажется, что она посмотрела на меня торжествующе; может это имеет отношение к пакетику с жевательной резинкой? Я ничего не рассказал дома, но сегодня утром, когда мы пришли в школу, Янси вдруг шепнула мимоходом: «Попался, я знаю, что у тебя есть!»

Я проверяю свой карман, где надёжно укрыт пакетик; он теплый и упругий. Он никому не достанется, он только мой, и никто до него не дотронется — это также верно, как и то, что меня зовут Йерун! Я бегу назад, в школу, пробегаю через входную арку и останавливаюсь, заслышав голоса. В классе стоит учитель с двумя мужчинами, которые смутно мне знакомы и живут в той части деревни, где мы редко бываем; их чопорный вид несколько неуместен перед школьной доской.

Я подхожу к учительскому столу. Что им от меня нужно?

«Этот школьник из Амстердама, — говорит он, — мальчик, пожми господам руки».

Я молча протягиваю руку, уставившись в столешницу. Может у них есть новости о доме?

Голос учителя звучит любезнее, чем обычно; я слушаю его с изумлением. Он говорит, что это мужчины из комитета по организации праздника и ищут ученика, умеющего хорошо рисовать. Он достаёт из ящика стола рисунок, который я нарисовал зимой; там крестьянин, ведущий за собой корову на верёвке.