Эдуард Лимонов - Книга мертвых-3. Кладбища

В большой комнате жила Тамара Печкурова, а чтоб ей не было скушно, с нею жили три ее подруги: Тася, Лида и Нина. Володька Печкуров жил в маленькой комнате.

Помню, что жили мы все весело. Девки постоянно что–то гладили, моя мать им что–то шила, они опаздывали на свидания или в институт, Володька был грязнуха, мы его все за это шпыняли. Вечерами у нас даже танцевали под патефон. Пахло горелыми волосами, духами, глажкой, все же пять женщин в одном месте…

Ненавидя математику, я скорее любил практическую геометрию, рано научился чертить. Нашим девкам я делал чертежи, а женщинам в нашем доме и соседних домах увеличивал выкройки из журнала «Работница», за что получал небольшую, но оплату. Так что я рано стал самостоятельным парнем. Моя мать гордилась тогда мною. Правда, гордиться ей оставалось недолго, только до осени 1954 года, когда я, как она выражалась, «как с цепи сорвался».

Девки–студентки все были из Западной Украïны. Ну, потому что жена майора Печкурова, черноволосая женщина с глазами–вишнями, была родом из города Ивано — Франковска, что на границе с Польшей, западенка. Она наотрез отказалась жить с ним в Харькове, на земле «москалей», так она считала. Мы, соседи, видели ее раза три, ну, четыре. Последний раз она приехала на похороны и тотчас отчалила обратно, в свой Ивано — Франковск. В те времена было очень необычно, чтоб жена не последовала бы за мужем, жила отдельно, видимо, характер у этой женщины был сильный. Злые языки утверждали, что именно по причине этого лысый Павел Иванович Печкуров остался один в Харькове, без женского присмотра «одной яишницей питался», его и настигло белокровие, умер от рака крови.

Как бы там ни было, учиться дети Печкурова понаехали в Харьков, огромный город институтов и университета, интеллектуальный город, и к Тамаре, с такими же глазами–вишнями, как у матери, подселились подруги.

У Нины тоже были глаза–вишни, родом она была из Сумской области. Фамилию через полсотни лет я еле помню, то ли Кривенко, то ли Крившич, но отец ее был большой шишкой, третьим, кажется секретарем обкома партии. Интересно, что, как и Печкуров, он тоже жил в один в своих Сумах, а мы поехали через Сумы к деду и бабке Нины, совсем в Западную Украину. Мать с отцом меня отпустили, значит, верили этой Нине с глазами–вишнями. Мне было в тот год 11 лет, ей, видимо, 20 или 21 год.

До Сум мы доехали на поезде. С поезда проследовали прямо в обком партии, где за полированными столами нас принял отец Нины. Мальчишка, я все же сумел понять, что он заискивает перед дочерью. Помню, что он все совал ей деньги и подарки в мешочках и коробочках. Ночь мы переночевали в большой квартире отца, а наутро за нами прибыла подвода. Сооружение плоское, платформа на четырех колесах. Возчиком был бородатый дедок, я сейчас намного старше его тогдашнего возраста. Дедок прикрепил наши вещи к платформе, и мы тронулись. Лошадок было две.

Так началось наше путешествие, оказавшееся долгим, лошадки ведь не поезд, они много в день пробежать не могут и нуждаются, как и человек, во сне, в еде и в отдыхе.

По части Украïны трудно соревноваться с Николаем Васильевичем Гоголем, но попытаюсь хотя бы ориентироваться на него.

Полсотни лет без малого минуло. Надо понимать, что тогда не сновали, как безумные, на дорогах авто, даже асфальта я не помню, за городскими улицами, мощенными булыжником, мы покатили по грунтовым прадедовским дорогам на запад. Какие–нибудь только десять лет по тем же дорогам прошла на запад наша армия.

Пейзаж был совершенно иной, чем сейчас. Пустынный, тоже прадедовский, как и дороги, сельский. И безлюдный, точнее малолюдный, людей–то в войну поубивали много…

По всей вероятности, у нас был проложен маршрут, но не по карте, карты ни у дедка, ни у Нины не было, а по памяти предков, от села к селу, от пасеки к пасеке.

При том, что тогда ни у кого в селах не было телефонов, удивительным представляется, что нас встречали. Мы куда–то сворачивали, на совсем не тронутые колесами дороги, и нам навстречу вдруг выходили румяные в рубахах колхозницы либо дедки в соломенных брылях, и мы шли куда–нибудь под вишню, за деревянный чисто скобленный стол, и нам несли в мисках свежий мед либо вареники с творогом, ставили молоко в кувшинах или бутылках.

Обильно кружили над нами осы и заблудившиеся пчелы. Иногда мы ложились поспать в хате, было очень тепло, и помню, что часто мы накрывались одной легкой марлей, а Нина, помню, без стеснения передо мной, мальчишкой, спала в скользкой шелковой короткой рубашке, которая была у нее под платьем.