Эдуард Лимонов - Книга мертвых-3. Кладбища

Однажды я все же пошел на его спектакль, ну, с охранниками, как полагается.

Я нашел, что стихи Бахыта Кенжеева, ностальгические и одновременно самоуничижительные, о советском прошлом, совсем никакого, ну никаковошенького не имеют отношения к моим текстам восставшего человека из Нью — Йорка. Я еще подумал, что у него нет слуха и вкуса, хотел ему сказать об этом, он подходил в фойе, но не стал. Читает, да и черт с ним!

В декабре 2011‑го либералы меня предали, увели людей с площади Революции, прогуляли, расслабили, обескровили, предали протест. Я был зол, но не до такой же степени, чтобы уйти из песочницы, прихватив все мои игрушки, даже мелкие.

Когда он был найден в начале ноября 2014 года, Девотченко был найден мертвым в съемной квартире в Москве, и мы увидели в Интернете и в телевизоре совершенно невменяемые кадры полуголого актера, пропутешествовавшего в магазин за водкой и обратно, я сделал вывод: какой же он конченый псих, да еще и запойный. Чтоб до такого состояния допиться, нужно было планомерно и настойчиво терять разум год за годом.

Тут я поинтересовался его жизнью. Выяснилось, что он всегда был психом. В театрах он не удерживался, поработает и уйдет в другой. Руководители театров, выступая по случаю его смерти здесь и там в СМИ, его жалели, не говорили, что он был запойный и невыносимый, и буйный, по–видимому.

В 2001 году в возрасте 36 лет уехал вдруг в Германию, увез семью. Актеру русского языка в Германии делать что? Он убедился, что нечего, и вернулся. Чтобы проработать год в ТЮЗе и путешествовать из театра в театр.

Роли в «Мертвых душах», в «Гамлете», в «Преступлении и наказании», в постановках по Оскару Уайльду и Гофману, в «Над пропастью во ржи», в «Сказании о царе Петре и убиенном сыне его царевиче Алексее», роль шута в шекспировском «Короле Лире» не добавили ему душевного здоровья. Мужчины–актеры вообще неестественные люди, поскольку, чтобы быть сносным актером, нужно потерять свою личность. Роли у него были мелкие, терзался от этого, как пить дать.

Как–то отказался от звания заслуженного артиста РСФСР, от каких–то премий. В последние годы жизни все активнее участвует в протестном движении «креативного класса».

И вот когда он умер, нам показали записи камер наружного наблюдения. Несчастный, такого безумца встретить в лифте обывателю — страх же какой!

Он истек кровью, упав и порезавшись вроде бы стеклом разбитого его головой шкафа.

Ой, Господи!

Он удивительно похож на другого современного психа, Петра, забыл фамилию, который голый прибил свою мошонку к мостовой Красной площади, а еще, сидя совершенно голым на заборе дома сумасшедших в Москве, отрезал себе мочку уха огромным и устрашающим кухонным ножом.

Как его? Петр… А, Павленский!

Тот писал: «Голый художник, смотрящий на свои прибитые к кремлевской брусчатке яйца, — метафора апатии, политической индифферентности и фатализма современного российского общества».

Общество наблюдало в ступоре. Не метафора апатии, но самоизуверство, склонность к самомутиляции. Девотченко был родным братом Павленского. Только Павленский крепче.

Все мрут. Выходя из промежностей у теплых молодых мамок, через годы, отживши свое, уходят не обратно в мамок, но в мать сыру землю.

Человеческий вид снабжен банальной трагедией смерти изначально, от детей скрывают, но дети неизбежно узнают.

Отец Глеб Якунин был мною замечен впервые на телепередаче, которой давным–давно не существует, и я даже не помню ее названия. На той передаче мы оказались рядом и в ходе ее выяснили, что оба мы повстанцы–протестанты. Только он повстанец против РПЦ — Российской Православной Церкви, а я против российского буржуазного государства и его либеральной идеологии.

Отец Глеб Якунин явился на ту передачу в черной плотной рясе, седая бородка и небольшой рост располагали к себе. Такой себе церковный интеллигент. Биография у него конвульсивная. Человек учился в «пушно–меховом институте», многие ли из нас подозревали, что был такой институт? Да никто не подозревал. Еще он учился в Иркутском сельскохозяйственном. При этом играл на саксофоне.

От меха и саксофона и сельского хозяйства его бросило в Московскую духовную семинарию. В 1962‑м (глубокая еще Советская власть) — рукоположен в священники. Ему в то время 28 лет. Служит в старых русских городах — Зарайск, Дмитров. В 1965‑м вместе с неким Эшлиманом направляет открытое письмо Патриарху Алексию I. В письме два попа обращают внимание на несамостоятельность РПЦ, на противозаконное подавление прав и свобод верующих властью. Требуют созыва Церковно — Поместного Собора.