Всеволод Фабричный: Вата и гвозди [сборник рассказов]

Перед тем, как начальник отбыл в свой отпуск, он сказал мне, что — так как стоит великая жара — я в его отсутствие могу (если хочу) выпить банку–другую. Я внутренне ликовал, но не показал вида и пробормотал, что, может быть, и возьму баночку…. а может быть и нет….

Теперь, когда я сам стал на время начальничком, у меня было все. Сигара, пиво, вентилятор и стул посреди склада, на котором я мог сидеть и властвовать.

В первое же утро я начал роскошную жизнь. К сожалению, она сразу же омрачилась тем, что пиво в холодильнике затвердело до состояния камня (проклятый начальник зачем–то усилил в холодильнике мороз — наверное, из за жары). И самое главное, в холодильнике теперь стояла всего одна банка! Остальные пять начальник куда–то задевал… Возможно, увез домой и сам выпил.

Я цеплялся за счастье изо всех сил. Я разорвал банку щипцами, вытащил кусок пива, сел на стул, включил вентилятор и стал грызть ледяной кубик (ждать, пока пиво растает, я был не в силах). Я закурил свою сигару — она смердела как крематорий. Какое–то время я сидел на стуле, покуривая и грызя свое пиво. Я даже сказал вслух несколько фраз по–английски (приказывал невидимым подчиненным пошевеливаться).

«Вот что значит быть хозяином своей жизни», думал я.

Внезапно раздался стук в железную дверь на другом конце склада. Это наверное привезли обещанные очистители. Я подпрыгнул от неожиданности, бросил недоеденное пиво в угол, побежал в туалет, открыл кран и пустил на дымящую сигару струю воды. Она зашипела. Я уронил ее на дно раковины. Злоба охватила меня: я же окончательно и бесповоротно решил, что если кто–нибудь придет — я встречу его с сигарой во рту! Но, к сожалению, рефлексам не прикажешь…

Я побежал открывать дверь и принимать очистители. Пиво валялось в пыли, а лежащая в раковине сигара медленно впитывала в себя мыльную влагу (потом я все–таки пробовал ее курить, но она стала настолько омерзительной, что меня чуть не выворотило)

После очистителей волшебный момент был упущен. Он пропал. Я перестал быть начальником. Теперь я не был уверен ни в чем. В течении двух недель я просто был русским Севой (полумужчиной–полумальчиком в странной одежде), которому что–то на время доверили.

В семье у мистера Гилберта довольно жесткая ситуация. Можно сказать, что дальше ехать некуда, но… чаще всего это только кажется, что некуда. Через какое–то время обязательно наступают настолько безобразные времена, что прежнее «ехать некуда» кажется не таким уж плохим и иногда даже вполне милым.

Дочка мистера Гилберта, девочка двенадцати лет, хворает анорексией. Сколько сцен, сколько слез было…но сейчас уж совсем гадко — дело в том, что при длительном голодании тело человека покрывается защитным пухом–лануго. Тело решает так: раз уж жрать нечего — пусть хоть тепло будет. У дочки мистера Гилберта тоже на каком–то этапе появился этот самый пух. Началось все с рук и ног (ну, на тех местах, положим, и так волоски всегда были), потом распространилось на живот, грудь и спину. Дочка не особо переживала — потому что волоски были прозрачные и не мешали. Но теперь–то мешают! Еще как мешают! Все тело заросло жестким, черным волосом примерно пятьдесят сантиметров длиной. Ей теперь «не пописать, не покакать» (выражение жены мистера Гилберта): все запутывается, гниет, тлеет. Ужас какой–то. Стричь эти волосы бесполезно — они снова вырастают. Да и больно. Нервы в волосах наверное есть… К врачу идти она отказывается, рыдает, синеет и кричит: «Они мне все ножом отрежут!«…

Приходит мистер Гилберт с работы и первым делом плетется в комнату на восточном крыле дома, открывает дверь и, привычный к запаху цирка, с каменным лицом подходит к кровати на которой судорожно переворачивается и ерзает клубок черных волос. Может быть, что–то поест сегодня…может быть, что–то скажет наконец. Она ведь уже четыре дня как ничего не говорит…

Мистер Гилберт иногда ласково называет ее «моя маленькая ворсинка».

И разве это единственная беда в семье мистера Гилберта? Как бы не так!

Сын у него — неисправимый и злокачественный наркоман. Ему бы печень пересадить, да в горы уехать, чтобы книжки там читать и с птицами разговаривать, а он изобрел иглу длиной с руку и толстую как палочка аспарагуса, навечно всунул ее себе в артерию на бедре, фиксировал клейкой лентой и вводит себе в кровь немыслимые коктейли. Подходить в молодому мистеру Гилберту опасно. Его уже давно оставили в покое. А когда у него раз в месяц начинаются особенно страшные видения и переломы психики — лучше вообще не приближаться к подвалу. Можно только сидеть на кухне, трусливо пить кофейный напиток и слушать несущиеся из подвала саблезубые звуки каменного века.