Елизавета Магнусгофская - Не убий - Сборник рассказов [Собрание рассказов. Том II]

Это был самый обыкновенный, пошлый роман.

Он был — героический баритон, она — хорошенькая конторщица. Роман их тянулся несколько месяцев, но знали они друг друга, в сущности, мало. Он знал, что Нина бедна, получает очень небольшое жалованье и содержит больную старушку-мать. Предлагал ей иногда денег. Она не брала…

Знал, что в ранней молодости у Нины был жених, который погиб какой-то трагической смертью. Подробностями Клеонский не интересовался. Когда женщина говорит о своем прошлом — всегда бывают слезы. А слез он не выносил.

Нина не знала про своего возлюбленного даже — женат он или холост. Жениться на ней он все равно не собирался.

Ей было двадцать шесть лет. Ему… Да кто же говорит о годах артиста?

Безрадостная молодость. Гибель любимого жениха… Плохо оплачиваемый труд. Упреки больной, капризной матери… Случайное знакомство после концерта… Затаенная нега и страстный крик тоски в голосе баритона…

Остальное понятно само собой…

Нина не знала еще тогда, что певец может лгать — как лжет художник, поэт, писатель, воплощающий образы, которых нет в его душе, заставляющий плакать над своими творениями — в которых нет правды… А только бездушные, хоть и яркие, краски…

В их романе не было поэзии… Клеонский никогда не говорил ей, что любит ее, не позаботился даже о том, чтобы создать красивую рамку своим желаниям. Пугал ее иногда своим неприкрытым цинизмом… Но голос, голос — божественный голос певца — держал ее в неразрывных сетях…

Нина не раз хотела порвать все, бежать от него, но каждый вечер ее неудержимо влекло в ярко освещенный зал… И она шла — покорно, безвольно, чтобы только упиться этими звуками…

Нину волновал каждый поднесенный ему венок, каждый взгляд, брошенный им в публику… Старалась скрыть свою ревность — не умела… А Клеонский искусственно подогревал это чувство: ревность забавляла певца, придавала особую пикантность их отношениям.

«Женщина, которая ревнует — не охладеет…»

Театральный сезон окончился. Клеонский в этом году не уехал за границу, а поселился на ближайшем курорте. Нина думала — ради нее… Она приезжала к нему часто.

Но с каждым утром, когда возвращалась она домой, ей все тяжелее было смотреть в тусклые глаза старушки-матери, верившей в существование какой-то подруги.

А Нина заблудилась в густом тумане, сотканном из безумных ласк, нескромных поцелуев и звуков…

Этих звуков, за которые можно было бы отдать жизнь…

Но внезапно туман расступился, и за ним Нина увидела целое море пошлой, грязной лжи… Нина, наивно верившая, что она у Клеонского одна — убедилась, что ей изменяют. Приехала невзначай — и застала у него какую-то блондинку…

На другой день Клеонский прилетел в город «рассеять недоразумение». Говорил все, что говорят в подобных случаях мужчины. Да чем он, наконец, виноват, что женщины так и льнут к нему?

Она не верила и плакала. Клеонский ненавидел слезы. Стал груб… Потом смилостивился, и, уходя, бросил:

— Приезжай завтра — поскучаем вместе…

Слишком уверенный в своем обаянии, Клеонский не сомневался, что Нина приедет.

И Нина приехала.

…Никогда, казалось Клеонскому, не были так горячи ласки его любовницы, как в эту ночь… Или это — июльский воздух?..

Молчаливые ласки. И ни слова о ревности. Ни единого упрека…

— Приезжай в субботу, — крикнул ей вслед Клеонский, даже не приподнимаясь, — завтра и послезавтра я занят.

Эта фраза окончательно решила ее колебания.

— Значит, завтра и послезавтра не «мои» дни… Ну, что же — пусть приезжает она, пусть!..

Нина решительно вышла в столовую, где стоял уже приготовленный завтрак.