Людмила Бояджиева - Сборник рассказов [искусственный сборник]

— Кэт, чудно выглядишь, загорелая, свеженькая! — Машинально прореагировала Ли — Ли на изменения моего имиджа и жадно закурила.

— Да нет… — Я запнулась, решив ничего не говорить Лидке о съемках. — В клипе буду сниматься, дублировать Барсукову, — произнес кто–то за меня скучным голосом. — Это молодая певица, ее сейчас мой брат раскручивает. — Я замерла, ожидая бурную реакцию. Лидка и глазом не моргнула, задумчиво достала из сумочки сигареты, закурив, протянула мне.

— Я завязала — по твоим стопам. А как же здоровый образ жизни?

— В понедельник брошу. — Лидка жадно затянулась. — Сорвалась! Такое пережила, — чуть в Кащенко не попала. Смотри, — она провела рукой по своим полыхающим медью кудрям и продемонстрировала мне пару волос. — На нервной почве. Сбрендить можно… Представляешь, в пятницу Майкл раскололся: показал мне билет до Канн — там, на французской Ривьере у него особняк и гостиница строится. Так он меня с собой пригласил. Не удивительно — мы уже неделю как муж с женой жили. Собирай, говорит, чемоданы, май лав, а я пока на пару дней в Германию по делам слетаю. Проводила. Сижу всю субботу, как Пенелопа, видак кручу. «Мое любимое старое кино», значит, ну «9 1/ 2недель», «Дикую орхидею» — старье всякое про любовь. Они там все на лирическом взводе, а я одна, аж позеленела от тоски. Села к зеркалу, основательно над имиджем поработала, надушилась, белье черное кружевное, как из секс–шопа, прикинула, шпилечки… Сижу такая хорошенькая–хорошенькая, а на улице какой–то салют, люди гуляют уже поддатые. Меня — в слезы. Легла в койку свою шестиметровую и стала звонить, — ну, просто так, чтобы помнили. Никого! А кто на месте — с семьей.

Наконец, на Вольдемара наткнулась. Он свою жену отдыхать отправил, а какая–то телка его, видать, продинамила. Весь в страсти мужик — Меркури врубил, стаканом звенит — кайф ловит. Еду, говорит, жди. А уже полпервого. Приезжает. И как только от Рублевки до меня в таком бодуне дорулил, не понимаю… С порога как кинется — схватил в охапку, даже внешностью не полюбовался, сорвал что под руку попало и прямо в холле… — Ли — Ли понизила голос. — На всю катушку меня использовал. Еще и орал как резаный. Гад… Ну, ты его, Кать, видела, — амбал под два метра, мастер какого–то там хренового спорта, и по этому делу — маньяк. Групешник предпочитает.

— Лид… — Я толкнула ее, показывая глазами на поднимающегося отца Никодима. Лидка, как ни странно, притихла, я поздоровалась.

— Бог в помощь, — кивнул Никодим, и я впервые заметила, что профиль у него породистый и ресницы девичьи, загнутые.

— Ну, я пошла, мне с главным поговорить надо, — рванулась я следом

— Ты что! — Вцепилась в мой локоть Лидок. — Самое интересное впереди. Слушай: кобель этот никак уняться не может, а тут, как известно, «Осторожно, двери открываются!» Стоит на пороге М. М. в цветах и шампанском с отвисшей челюстью. Это я ему ключи от своей квартиры дала, владей, любимый, моим телом и очагом.

— Застукал?! — ахнула я.

— Нет. Успела Вольдемара в комнату втолкнуть и плащик с вешалки накинуть, пока он с дверью возился, — у меня же один замок кодовый и три таких заковыристых.

— И что?

— Пришлось ему сказать, что в комнате подружка, которой я помогаю личную жизнь устраивать. — Лида вдруг бурно обняла меня и горючие слезы смочили мой ангоровый шарф. — Помоги, ради всего святого, ты ведь такая добрая… — Ли — Ли ласково заглянула мне в глаза. — Скажи, что у меня в гостях была. Ну, выпила и увлеклась…

— Что?! Я… Ему… Да я не пью! Ни за что!

— За что, за что, девочка. Тысяча баксов за двухминутный эпизод, так только звезд оплачивают.

— Дура! — Я рванулась, пылая негодованием. Но Лидка держала крепко.

— Умоляю! Спаси мою жизнь. — Скользнув вдоль моей юбки, которую на всякий случай не выпускала из рук, Лидия Анатольевна пала на колени.

Через минуту я стояла перед М. М., изучая, по своему обыкновению, его все время куда–то торопящиеся ботинки. Шеф «Круиза» собрался на выход.

— Я подруга Лидии… Сожалею, что испортила вам вечер… Так… так… так получилось, понимаете? — Судорожно сглотнув, я подняла на него молящий взгляд, будто и вправду разрушила его семейное счастье.

— Понимаю… — Он сокрушенно вздохнул. Густые брови скорбно нахмурились, а синь в глазах стала непереносимой — такая красота и такая боль! Мне захотелось поступить по–лидкиному, — кинуться ему в ноги и рыдая, просить прощения…

… — Вам бы отдохнуть, Екатерина Васильевна. — Сообразил сразу же, увидав меня после визита к М. М. отец Никодим. — А лучше бы помолиться…