Александр Грог - Время своих войн 3-4

ГЕОРГИЙ (60‑е)

Георгий, а попросту (но только уже среди «своих») — Гришка, спрыгивает, когда состав — сцепка торфяных вагонов — разогняется чересчур уж быстро…

Все развлечения у ТЭЦ. Главное — можно сходить на «теплый канал», который в любую зиму не замерзает, и над поверхностью клубится пар, еще на отстойники — побросать камни в корку жидкой грязи. Но главное — покататься на «торфянниках». Хотя больше приходится сидеть на груде шлака — скучать или балаболить, смотреть, не подвернется ли что–нибудь «веселого», да ждать, когда состав пойдет в ту или другую сторону — какого–то расписания они не придерживаются.

Сразу от ворот ТЭЦ тепловозу мощи разогнать не хватает, да и сцепка обычно длиннющая. Проезжая машинист грозит им кулаком, и все делают вид, что это к ним вовсе не относится, что он их с кем–то путает, потом на повороте машинист теряет их из вида, тогда, как один, срываются, скатываются с кручи, вскарабкиваются на насыпь и, ухватившись за поручень, какое–то время бегут рядом, чтобы, выбрав удобный момент — «под ногу», сильно оттолкнуться и взлететь, вспрыгнув на ступень. Некоторым, если им кажется, что состав взял слишком уж быстрый разгон, не хватает духа, отказываются от попытки, к смеху тех, кто запрыгнул…

Георгий спрыгивает на ровное, даже не приходится перекульнуться через плечо — только пробежать «по ходу». Мало кто так может — чтобы удержаться на ногах. Но в этом месте падать плохо — насыпь крутая, колотые камни, можно здорово подрать одежду.

Теперь стоит подумать — домой или обратно. Смотрит на часы…

— Пацан! Поди сюда — мне ноги отрезало!»

Голос глухой, хриплый. Георгий оборачивается, видит — в самом деле отрезало, не придуривается. Пацан лежит на рельсах — сам на одну сторону, ноги на другую. Отхватило по–разному: одну много — выше колена, вторую короче. Георгий садится рядом на корточки, удивляясь, что крови нет.

— Тебя как зовут?

— Паша.

— А меня — Георгий. Можно Гришка — некоторые так зовут, но это неправильно, это от Григория. Жорж — тоже можно — только это не по–русски, мне не нравится. Георгий — самое то. Знаешь, был такой древний воин, который последнего Кощея на Руси убил. В честь него назвали. А тебя? Спорим, что как деда! Если он в войне погиб, то как деда. Моего тоже Георгием звали!

— На что спорим? — вяло спрашивает пацан.

— На что хочешь!

— Тогда на мои ботинки, — говорит пацан и попытался посмотреть в сторону ног. — Больше не понадобятся.

— На хрен они нужны! — хмыкает Георгий, не уточняя — ноги или ботинки. — Помнишь, как Мересьев на протезах танцевал? А сейчас протезы совсем от ног не отличаются!

И принимается рассказывать про фильм, который все знают наизусть. И еще про то, что ползти Пашке никуда не надо, потому как «скорая» сейчас приедет. Одновременно понимая, что быстро не приедет, когда еще пацаны до телефона добегут, и опять же — поедет ли она по рельсам, не застрянет? Еще соображая, что с пацаном этим надо все время разговаривать — отвлекать, тетя Маша всегда так делает, когда укол надо поставить. Георгий только одно не понимает, почему пацан этот не орет от боли, он, Георгий бы, точно орал и ругался, и не знает — хорошо это или плохо.

Потом Георгий ни о чем не думает. Руки словно сами делают необходимое. Георгий «играет» в военного хирурга — дядю Валеру. Того самого, с которым дружит отец и частенько заходит к нему на «мензурку» спирта. У дяди Валеры есть книга–альбом, в которой много фотографий, рисунков и даже схем — что надо делать. Георгий часто ее разглядывает (он дежурный по мензуркам), и ему кажется, что некоторые вещи смог бы сделать сам. Не так оно и сложно. У дяди Валеры пальцы толстые, а у Георгия тонкие, ловкие. Можно было бы даже посоревноваться — кто быстрее.

— Затянуло! — жалуется пацан. — Само затянуло! Меня теперь батя за ноги убьет!

— Не убьет, — говорит Георгий. — Тут главное, чтобы хер не отрезало.

И тут же думает, что хер — это больнее, чем ноги.

Пока разговаривают, подходят еще пацаны, уже постарше. Георгий к этому времени перетягивает одну ногу выше колена — примерно на ладонь от месива, хваля себя за то, что когда–то накрутил дырок в ремне по всей его длине, и теперь занимается второй — выдергивает у Пашки из штанов тонкий ремень, едва ли не бечеву. Завязывает вокруг ноги узлом, крикнув, чтобы поискали палку. Находят. Велит отломать кусок. Ставят на рельсу — прыгают, ломают. «Как ногу…» — думает Георгий. Просовывает обломышь под петлю, накручивает и боится, что тонкий ремень лопнет. Чтобы палка не раскручивалась обратно, подвязывает ее шнурком от ботинка. Шнурок кто–то дает свой, хотя можно было бы взять и с Пашкиных ботинок. Но их побоятся трогать, даже смотреть на них избегают…