Александр Грог - Время своих войн 3-4

— Самому–то как спиться?

— Как коту Евстафию, что покаялся, постригся, посхимился, а во сне все мышей видит!.. Мне тут тоже сон приснился, — признается Седой.

— Опять Федя Бессмертный? — спрашивает Сергей — Извилина, зная, что Седой частенько мучается одним и тем же сном.

Позапрошлой ночью, аккурат перед «увольнением», Седому показалось, что он слышит, как плачет домовой. Верная примета, что быть в семье покойнику. Только не понимал — от чего? Слушал себя, разговаривал с каждым, смотрел в глаза и не в ком не видел примет смерти. Так день и прошел, и следующий наступил — ничего не случилось, кроме тяжести на сердце и какой–то непроходящей тоски. Такой же, как в тот день, когда узнал, что умер его учитель — Федор Бессмертный…

— Да. И к чему бы это? Опять звал… Пойдем! Нет — не пойду! Пойдем, говорит… Тут ты застонал и разбудил, не дал досмотреть — уговорил он меня али нет? Вот и не знаю теперь, были мы с ним на кладбище? Как ты считаешь?

Седой пропускает свои патлы сквозь пальцы, словно причесывается против шерсти, отчего мгновениями становится похожим на те старые рисунки «очевидцев», что пытались отобразить лешака. Вот только еще эта непроходящее беспокойство, тревожность в глазах, словно ждет трактора с бригадой рубщиков у заповедной рощи.

— Сильно пьют? — спрашивает Сергей — Извилина, переводя разговор на гостью.

— До хмельных шишей! — сердито говорит Седой. — Посмотрел бы, что на Троицу на кладбищах делается! Или на Радуницу! Обязательно кто–то обопьется до смерти прямо на могилках.

Алкоголизм на Руси — простая, обставленная традициями, форма протеста, возведенная в культ и забытая за временем, для чего собственно начиналась… Беду с водкой коротать сподручнее — вроде как беда не бедой смотрится — залит глаз… но постыдно, словно бежишь — бросил своих! Если много сбежавших, то вроде как уже и не бежали, можно кивать на сторону, указывая на «того», да на «этого», не видя в них самого себя…

Десятка полтора видов водки в каком–нибудь сельском магазинчике уже не вызывали удивления, как и дотации губернатора выделяемые им собственной водочной промышленности за счет детских пособий: «вот вложим, а потом и пособия за счет этого увеличим, ведь самая прибыльная отрасль — это не молоко какое–то!» И логика эта уже не казалась порочной — прибыль это святое! — но там, где казалась убедительной такая логика, и стала кончаться земля русская — «обмосковилась!»

— Раньше разве не так?

— Раньше — нет. Был колхоз, была власть — было чем пристыдить.

— Власти нет?

— Сейчас власти сколько хочешь. Всем!

— Я всерьез.

— Московской власти прямая выгода от пития. Земли готовят под распродажи. На кладбище местные много не займут. Хорошо хоть, дети здесь еще встречаются… Придешь сегодня к уроку? — спрашивает Седой и хмурится, вспоминая, как Сашка — Снайпер и Миша — Беспредел перед самым своим отъездом тоже ходили — давать наставления по стрельбе.

«Что есть винтовка, пусть и снайперская, по сравнению с надежным крупнокалиберным пулеметом? — смачно, едва ли не восторженно говорил Миша — Беспредел. — Фигня! Пукалка!..»

«Что есть пулемет, пусть и ручной, по сравнению с винтовкой снайпера? — вторил ему Сашка. — Суть есть — молотилка бестолковая!..»

Учительствовать не каждому дано… не ты, война выучит.

Образование — засидевшийся гость, ум — хозяин. Образование вовсе ни есть развитие ума. Ум способно развить лишь самообразование, потому как здесь разум выбирает сам, по приметам ищет кратчайшие и наиболее верные дороги. Всяк человек имеет свою сортность по рождению — это наследное, но высший подарок то, что он способен ее менять.

В университеты самообразования мальчишек всех времен и народов обязательным порядком входила улица. Уроки начинались с игр, начальная цель — подражание примерам.

Дети современности этого опыта лишены, довлеет не опыт жизни, а теория жизни, ее электронный суррогат. Чтобы оградить их от самообразования, примеры смазаны, изъяты, срок обязательной учебы увеличен — искусственно растянут. Наиглавнейшие годы становления и закрепления характера проходят без опор, без достойных примеров, без возможностей, которые дают собственные оценки и переоценки, без практики выбора.

Авторы с образованием в 5 классов писали замечательные книги, вчерашние солдаты командовали полками — это не рассматривалась как норма, но никого не удивляло. Огромнейшее количество закончивших школы, училища, институты, беря на себя эту ношу, оказывалось неспособными ни к чему. Вот этому действительно стоит удивляться.