Марина Голубицкая - Два писателя, или Ключи от чердака

— Я не верю… Не может быть… Это неприятно… Слушай, Андрей. Да нет, ну не верю я! Откуда ты взял?

— Он у Джеммы Васильевны деньги украл…

— Она наверняка их сама потеряла, она же считать не умеет, я по Каменску помню…

— …а у Елены Трофимовой овощи.

— Ну что ты такое говоришь? Овощи! Кто такая Елена Трофимова?

— Писательница. Рыжая, нестарая, очень больная. Для нее каждый поход в магазин — просто мука. Она пустила его ночевать, а потом мне звонила и плакала.

Бог мой, как неприятно. У нас всюду валяются кольца, серьги и деньги. Он–то, может, и не возьмет, а я при каждой пропаже… Мне пришлось проинструктировать девочек, Зоя до слез расстроилась: «Все равно его жалко».

Вскоре он позвонил:

— Ирина, я так вспоминаю этот вечер… Как твои девочки? Я написал вам посвящение, что–то вроде предисловия к книге, я бы хотел подарить тебе автограф: каллиграфию и рисунки…

Я разговариваю до противности жестко:

— Володя, извини, мне некогда.

Он, почувствовав новый мой тон, вздыхает:

— Что ж, извини…

Я вешаю трубку. Я себя ненавижу. Звоню Майорову:

— Можешь радоваться…

— А знаешь, он, похоже, действительно вас полюбил. Он так восторженно о вас рассказывал, так сердечно…

Я не знаю, что с этим делать. Досада гложет меня, как голод. На душе гадко. Я злюсь на Майорова, на Родионова еще больше: сам виноват… Я включаю компьютер и набираю:

Два писателя

— Или «Две писательницы»? — веселится Фаинка. — Ведь это про вас с Гордеевой?

— Про Родионова с Чмутовом. Рассказ начинается, почти как Библия: «Сначала появилась журналистка».

Сначала рассказ растет очень быстро, особенно чмутовские страницы — родионовские недобирают в объеме. Я решаю поступить с Родионовым, как с Эльвирой : собрать под одним именем несколько человек. Я мысленно объединяю его с Тураевым, оба пьют, оба дерутся, оба пишут. Я планирую, что скандал на утреннике в моем рассказе Чмутов устроит из–за Родионова…

Но в новогоднюю ночь, через год после утренника, Тураев падает из окна. С десятого этажа…

Леня приехал из Москвы счастливый:

— Я такого поэта нашел! Купил книжку, а он оказался из Свердловска. Я звонил из гостиницы Майорову. И новый стих написал, слушай: «Борису Рыжему…»

Я перебиваю:

— Ты что, Рыжего нашел?!

— Да, а что?

— Вот так ты всегда меня слушаешь! Чмутов читал мне его год назад. Еще грозился, что на деньги за Антибукера они сборник издадут: Тураев, Чмутов и Рыжий, неужели не помнишь?..

Леня сникает:

— Так он водится с Чмутовым?

Едва я добралась до Чмутова в «Двух писателях», как он передал через Зою коллаж на бумаге — стишок, фотография и денежная купюра. На фотографии, вырезанной из старой газеты, ликовал Чмутов, уже без пухлых щек, но еще с полнозубой улыбкой. Стишок был недавним, шутливым и ласковым, с обращением: «Леониду Горинскому с поэтическим приветом» — и датой: «прощенное воскресенье, 2000 г.» Вслед за стишком Зоя принесла тонюсенький самиздатовский сборник, в конце которого был проставлен тираж: 9,5 экз. Леня позвонил автору поздравить — Леня нашел в тонюсеньком сборнике несколько хороших стихотворений. Чмутов разговаривал с Леней сухо. Как бы то ни было, решили мы, острый приступ снят. Наверное, он понял, что сборник Горинского не принес ему неприятностей. Наверное, улучшились его дела.

Вскоре его уволили из школы. Причины не оглашались, но Майоров разнюхал, что Чмутов швырнул в своего сына стеклянной банкой — на глазах у Пьюбиса.

151

Звонок. Ночь. Десять минут первого.

— Ну, Ирина, с первым апреля тебя, что ли!

— Уже второе, — намекаю я, еще не понимая, с кем разговариваю.

— Бог мой, Иринушка, извини, я пока собрался…

А я‑то стерла из памяти этот голос.

Он то ли пьян, то ли «под кайфом»: возбужден и периодически матерится. Я чувствую, что делать замечания бесполезно. Я понимаю, что он пришел с миром, помню, что его выгнали с работы, и главное — он снова стал моим персонажем. Я пытаюсь рассказать о себе, мы не виделись больше года. За это время умерла баба Тася. И Елена Николаевна.

— Легендарная литераторша?

— Да. И Зоина крыса — еще летом. Зоя до сих пор не утешилась.

— Ты видела Рому Тураева перед смертью? Бог мой! Как от него смертью воняло — еще месяца за три до гибели!!

— Игорь, я ведь пишу о тебе!

— Зря, Иринушка, ты тогда не позволила себе все, что хотела…

— Я позволила.

— Ну, думай так, коли хошь. Я из школы уволился, знаешь? Побил Пьюбиса. Поговорил с ним наконец по–мужски. Тебе ведь казалось, что в нем мало мужского? Что он похож на член Верлена?.. А у моей жены роман с Рыжим.