Марина Голубицкая - Два писателя, или Ключи от чердака

И зонтик не спасет, и крыша не поможет,

Холодный хмурый день вам душу растревожит…

Мало кто примется критиковать ребенка, играющего на пианино, танцующего или пишущего акварели, но ребенка, наделенного даром слова… Чтобы стать взрослым, не нужно таланта. Слова родной речи доступны каждому: «Мне не понравился Зоин рассказ, не понравились штампы типа «покосившийся домик с облупившейся вывеской», покоробило «моя милая старушка», «кривая улыбка исказила ее старое лицо»… Стихи в целом меня не коробят… Интересно это брожение в ней, рост, и интересно, во что все вырастет… Кстати, просмотрите, там попадаются грамматические ошибки…»

— Ни тебе, ни мне такое не написать, — сказал удивленный Леня, прочитав в компьютере Зоин рассказ, а когда она вернулась с улицы, подозвал: — Зайкин, иди–ка сюда, я только что прочитал один очень хороший рассказ…

Зоя сбросила текст на дискету, нарядилась в черные велосипедки, надела ролики, налокотники, наколенники и бубенчики — и в таком виде въехала в редакцию «Уральского следопыта»… Тринадцатилетняя Зоя подверглась б о льшим испытаниям, чем ее мама. Рассказ пообещали взять в августовский номер, потом передвинули на сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь… — это была первая неприятность. Учитель химии, пишущий стихи и ни разу их никуда не отдавший, учитель химии, Зоиного рассказа не читавший, предположил, что ее печатают лишь потому, что она — чья–то дочь. Это была вторая. В день, когда сияющая Зоя принесла в школу журнал — с автографом для любимой литераторши, ее судила революционная тройка: директор, школьная психологиня и литераторша. За что? Зоя дерзко вообразила, что понимает Лермонтова потому, что она сама поэт, Зоя оскорбила учительницу вопросом: «Ирина Федоровна, а вы пишете?» Это была третья неприятность.

Четвертая существовала лишь в Зоином сознании. Зоя мечтала выкупить не меньше тридцати экземпляров. Чтоб обойти все школы, в которых училась, постучаться в свои бывшие классы, вызвать учительницу русского языка… Но четыре номера «Следопыта», с сентябрьского по декабрьский, вышли под одной обложкой, и цена выпуска возросла. Я шутливо разворчалась: гонорар не платят, цены заламывают. Я не учла: среди Зоиных страхов живет боязнь, что родители разорятся. Она произносит точь–в–точь, как Ленина покойная бабушка: «Не трать деньги. Папочка! (Ленечка!) Зачем ты тратишь деньги?» Может быть, Зоя слукавила, стараясь сберечь наши деньги, может быть, ей действительно продали лишь семь экземпляров. Она была грустна и просила, чтобы мы не звонили в «Уральский следопыт».

«Урал» продавался только в редакции, и чтоб обрести читателя, мне приходилось самой распространять свой журнал. Дарить. Я раздарила первые тридцать штук довольно быстро. И вторые двадцать. Покупка еще двадцати обнуляла мой гонорар. Это казалось нелогичным. К тому же я обиделась за «Любовь к Ленину» и оттягивала посещение редакции. «Любовь к Ленину» взяли в апрельский номер и, как всегда, не напечатали — даже не предупредив. Коляда пожал плечами:

— Не вписался в концепцию номера. Номер должен быть чистым, как бриллиант!

Я оскорбилась, что мой рассказ сочли за примесь. Прошло месяца три. Я все же пришла к Капорейко. Вместе с Зоей.

— Ирина, что–то вы не заходите… Сейчас поищем. Дочка тоже пишет?.. Поищем, но не уверен. У нас же был ремонт. Грозили выселить. Где ж это видано? Я сказал, я оболью себя бензином и подожгу. Я устрою самосожжение на площади! А то как? Тридцать лет здесь… Найти не могу… Как ваша дача? Как редиска? Землю взбивайте, чтобы, как пух!

Капорейко рылся в шкафах и коробках, я заглянула к Коляде.

— Привет, Ирина. Извини, я совсем забыл. Мы потеряли несколько рукописей во время ремонта. Ты можешь восстановить?! Давай, тащи!

Я облегченно вздыхаю: могу, конечно, могу, всего–то–навсего потеряли, а я в депрессии! Ну, что бы сразу не сказать…

— Потеряли, ей–богу, потеряли! Это такой ужас! И еще один толстый роман потеряли, и я теперь вообще не знаю, как выкручиваться! Просто кошмар…

Капорейко старался.

— Сейчас, я стол отодвину. Предупреждал, без меня не надо. Сказали, в полпервого, в двенадцать пришел, а уже грузят. Ну, сказали бы, пришел бы раньше. Договорился по восемьдесят, а они по шестьдесят. По шестьдесят копеек! Целебные травы Урала! Это ж раритет, ну подумайте! Огромный том, издан пятнадцать лет назад! В машину кидают!.. Я едва спас. Смотрите–ка, повезло. Нашел. Берите больше!.. Вы будто обижены?