Владимир Некляев - Лабух

— Картография — наука, а не живопись, — морщился на меня, как на недоделка, Крабич. — Менделеев — ученый, он выбирал не самый выгодный ракурс, а хотел точности. Европа, так Европа, Азия, так Азия. Вышло, что Азия… Потом и Блок писал: «Да, скифы мы, да, азиаты мы…» А азиатская страна — это прежде всего азиатский способ мышления. Пугачевщина, маниловщина. Идея веры и жертвы, которая с европейским практицизмом никак не стыкуется. Разве только надуманно, искусственно. Или насильно… И Беларусь отколется от России по этому стыку, возвратится к европейскому способу мышления и повернет к своей истории.

Я опять не взял в толк.

— А чем Азия хуже Европы?

Крабич взбеленился.

— Ничем!.. Только она Азия. И Россия со своей азиатчиной как извечно Европу дурила, так и будет дурить!..

Мне подумалось тогда, что за такие географические исследования он неизбежно окажется, как и его отец, в самой, что ни на есть, Азии… А вот же нет: сидит в том же доме на том же стыке…

Дверь в ту половину дома, которую занимал Алесь, была настежь, и через сени видно было, что он не один — с братом–мильтоном. Ну, может, оно и к лучшему: мне что в Европе, что в Азии нужны теперь свои менты.

Братовья — понятное дело: вечер, Европа, погода шепчет — сидели и пили. Заодно играли в шахматы.

— Кому здорово, кому херово, — гостеприимно отозвался на мое приветствие Крабич, который звонил мне вчера утром и просил помочь — Закуску принес?.. У нас жрать нечего.

Брат поднялся.

— Я скакну к себе, пошарю в холодильнике.

— Сиди, Сяржук, — остановил его Крабич. — Шарили уж, чего вышаривать… Шахматами загрызем. Конем вот, или слоном — столько мяса деревянного.

— Я не пить, Сергей, — сказал я брату. — По делу.

— Пить — это и есть дело, — ногой подвинул табуретку Алесь. — Садись… И Сяржук, а не Сергей!.. Сколько тебе вдалбливать, что у белорусов свои имена, а не москальские!..

— Белорусскому менту и москальское имя не за падло, — сказал брат–мильтон.

— Тогда и фамилию смени, — буркнул Крабич. — Крабичевым запишись. Или Крабинсоном, если такой хитрый…

Брат на это ничего не ответил, лишь плечами, как на вздор, слегка пожал, и Крабич, бывший явно не в настроении, перекинулся на меня.

— Ну, с чем приперся? Амнистия мне?..

— Пиздец тебе, а не амнистия, — сказал я, садясь, и спросил у брата. — За попытку преднамеренного сколько дают?..

Брат–мильтон ответил, не задумываясь.

— Сколько захотят…

— Не уговорил, значит, жида? — с той же наглостью, но с наглостью озабоченной, спросил Крабич.

— Ростик не при чем, не писал он никаких заявлений. Шигуцкий дал ход твоему делу.

— Тогда воистину пиздец, — поднял и поставил пешку, не походив, брат–мильтон. — Шигуцкий — сила.

— У тебя конь под боем, мудила! — ткнул пальцем в доску Крабич. — Падла… А парились вместе, пили… — И подвинул ко мне стакан. — Будешь?

— Нет.

— Нет, так нет… — Алесь налил самому себе и, не приглашая брата, выпил. — Выходит, зря я Ростику затылок прошиб, Шигуцкому надо было…

Брат взглянул на него и недовольно покачал головой. Вряд ли из–за водки… Он был, показалось, на моей стороне, и я спросил:

— Вы следователя Потапейко знаете?

— Шапочно. Мы в разных службах.

— А знаете кого–нибудь, кто с ним близко знаком?

— Можно найти…

— Поищите… Надо бы встретиться с ним через кого–то из своих, чтобы с доверием…

Я, разумеется, думал о себе, вдруг пригрезив какой–то шанс в том, что Потапейко, которого гэбэшники, забрав у него дело, отодвинули в сторону, мог и обидеться. И наверняка обиделся… А уж кто–кто, а он точно знал, что Игоря Львовича я не убивал.

Сергей думал о брате.

— Если за этим Шигуцкий, так все без толку… Что в милиции, что в прокуратуре от одной его фамилии дрожат.

Крабич загрыз водку луковицей, целиком здоровенную луковицу без хлеба сжевал — и хоть бы поморщился, или слеза бы у него проступила…

— Ты чего на «вы» к нему, к менту поганому?.. На хрен вообще он в ментах мне приснился, если помочь не может!..

Сергей походил конем.

— Если бы не я, ты б давно уже сидел. И шах тебе от моего коня под боем…

Они совсем не похожи были друг на друга, эти братья, брат–католик и брат–гугенот. Для меня куда лучше было бы, если бы Сяржук был Алесем, а Алесь Сяржуком.

— Красевич тебе приветы передавал, — сказал я Алесю.

— Пошел он… Сучий потрох.

— Что так?.. Он ведь признался тебе, что любит националистов.

— Зато я не люблю.

— Кого?