Владимир Некляев - Лабух

— Ну и выкинула бы его к чертовой матери!..

— Она спрятать дала, а не выкидывать! А на следующий день уехала…

— Куда?

— Не знаю, куда. Никто не знает. Меня здесь не было на другой день, Лидия Павловна принесла Ли — Ли ключи от квартиры и попросила, чтобы мы собаку посмотрели, пока она не вернется.

Вскочив с кровати, я уже не видел даже того, что Зоя голая…

— Из этого пистолета человека убили! И убийство вешают на меня! И пистолет этот в моей квартире!

— В моей сумочке, — удивительно спокойно сказала Зоя. — Чего ты так всполошился?.. Я на тебя убийство не вешаю.

— Кто ты такая, чтобы вешать!

— Ну, тогда скажем, я тебя не подозреваю…

Мне показалось, что она сказала это насмешливо, я повернулся и прошел на кухню, бросив ей:

— Иди отсюда, Зоя…

— Ты выгоняешь меня? — процокала она за мной голая, в красных босоножках на шпильках, с красной сумочкой с пистолетом на плече… Хоть ты триллер, хоть порнуху снимай.

— Я не тебя выгоняю. Я выкидываю пистолет. Я не понимаю, что происходит. Я чувствую опасность. Я хочу посидеть и подумать.

— Приготовь кофе, — присев, предложила Зоя. — Аж пять раз: я, я, я, я, я… А я тоже хочу посидеть и подумать. — Она достала пистолет из сумочки. — Готовь кофе, а то убью!

— Зоя, не шути… Не игрушка…

— И ты не шути. Не ублажил, так хотя бы кофе угости… Значит, ты видел этот пистолет?

Только сейчас до меня дошло, что с пистолетом я, как сказали бы следователь Потапейко или подполковник Панок, прокололся. Может, она умышлено с ним пришла?.. Но отпираться уже не было смысла.

— Видел.

— В день убийства?

— Перед самым убийством. Может быть, за час, за два…

— Тогда давай сидеть и думать вместе… Обо всем с самого начала.

Я поставил кофеварку на плиту.

— Оденемся давай сначала. В одежде лучше думается.

— Э, нет, — положив пистолет на стол, поднялась и обняла меня Зоя. — С твоим табуном… с жеребцом… с оглоблей… с вожжами… с кнутом твоим мне впервые в жизни э–то–го так захотелось, как, может быть, и должно хотеться. И я буду голая с тобой, пока не испытаю, не прочувствую, чего это я так захотела…

Она скользнула по мне, опустилась на колени, мы стояли возле плиты, на которой вскипала кофеварка, на столе лежал пистолет — и я вспоминал дурацкую историю, дважды рассказанную Красевичем: про бабу с мужиком, который шлепнул горячий блин со сковородки ей на спину… На спине Зои рдели полосы от веревки.

— Не до того, Зоя, — погладил я ее по спине. — Не до того, думать давай… Ты даже не знаешь, как мне думать надо…

Но думать она не дала, женщина вообще не дает думать… Зато все у нее вышло, без Герба Державы вышло, и она скакала на мне и подо мной, сидя и стоя, с правого бока перекидываясь на левый, вытягиваясь в струнку и извиваясь змеей, и то, чего она хотела, выходило у нее столько, сколько она хотела — Дартаньян охрип от лая.

— В проститутки пойду, теперь никто меня не остановит… — совсем ничего, наконец, не желая, счастливо выдохнула Зоя. — И только про жеребца, и только про оглоблю, и больше ни про что не буду думать… — Она потерлась щекой о мое плечо и попросила: — Ли — Ли не говори, я сама скажу. Ты не скажешь так, чтобы и она была от этого счастливая…

Где она, та Ли — Ли, которая не знает про свое счастье?..

Дартаньян охрип, я еле жив был от счастья Зои… Походило на то, что двоих их, матери и дочки, обеих счастливых, для меня, старого провокатора, слишком.

Когда пропала Констанция, Атос не захотел помогать д'Артаньяну искать ее, сказав, что не существует в мире такой женщины, которую стоило бы искать, если она пропала… Тем более, догадываясь, куда она подевалась.

У меня пропали сразу две: Ли — Ли, про которую Зоя догадывалась, куда она подевалась, и Лидия Павловна, о которой догадывался я сам. Одну из них, думая что угодно про другую и всех остальных, нужно было найти… Так что вряд ли доподлинную правду сказал д'Артаньяну Атос.

— Вместе думать — вместе знать… — оделась и села кофе пить Зоя. — Все то, что в отдельности знаем. Рассказывай…

Сколько женат я был на Нине, столько она мучила меня этим: все мы должны были друг о друге знать и решать все вместе. Каждый вечер, уложив спать Камилу, она закрывалась со мной на кухне и начинала: скажи, расскажи… Где был, с кем встречался, о чем говорили… Сама о себе Нина все без утайки рассказывала, да что там было таить… У нас завелось много общих привычек, но привычка думать и делать все вместе так и не завелась. Засохла на корню, как Нина ни поливала ее, как ни старалась… Свои проблемы я привык решать или сам, или с людьми сторонними, не втягивая близких. Близким моим проблем со мной и без моих проблем хватало.