Владимир Некляев - Лабух

— Думайте, думайте… — бурчит Адам Захарович. — Раньше бы думали, такая страна была…

— При чем тут страна?

— При том… Забыли, какая страна была?.. Все всё имели, при коммунизме жили и не замечали! Здоровые, сытые!.. Ошаурки…

Адам Захарович — злобный дядька, злой на всё и всех, а больше всего на нынешнее время; злой настолько, что забыл, помнить не хочет, что одну почку ему вырезали еще в советские времена, когда все были сытые и здоровые. Был он тогда каким–то районным начальником, то ли партийным, то ли хозяйственным, а, скорее всего, как оно тогда водилось, и тем, и другим.

У него есть сын, живущий в Канаде, женившийся там, и Адам Захарович, когда плоховато стало со второй почкой, поехал к нему… Подлечился немного, но за трансплантацию сын платить отказался. Почему–то из этого, как главное, выходило для Адама Захаровича то, что сам он не имел на операцию денег, а значит, в отличие от нынешних ошаурков–начальников, никогда и ничего не воровал.

Что ж, ошаурок Шигуцкий на самом деле мог бы купить хоть ведро тех почек…

Алик стоит в коридоре и, не зная, куда деваться, дергается. «Пошли, — предлагаю я, — прогуляемся по больнице…»

— Я трубки ему перегрызу, — грозится Алик. — Ей–богу, ночью встану и перегрызу.

Я вспоминаю про веревку, перегрызенную Максимам. Любой человек и любая собака, имеющие зубы, могут что–то перегрызть. Все дело в том, что и для чего…

Почки почками и нефрит нефритом, Адам Захарович достает Алика еще и Зиночкой. «Куда тебе, деревня, в такой городок!..» А Зиночка достает меня уколами. Не все у меня весело с романчиком, если так шпигуют.

Колет Зиночка всякий раз по–разному, и по тому, болит или не болит, можно определить, как она в данный момент ко мне относится. Взбалмошная натура, капризуля… Но это выдает в ней страсть или, во всяком случае, темперамент, поэтому я думаю о лучшем и терплю.

— К вам еще одна фифочка, — совсем уж безжалостно уколов, говорит Зиночка. — Ее внизу не пускают, поздно уже.

Если бы внизу ждала Ли — Ли, она была бы не еще одной фифочкой, а фифочкой той же… Тогда кто?.. С кем бы я сейчас поостерегся встречаться, так это с Зоей: жаль романчика. И я спрашиваю:

— Какая она из себя?

— На ту похожая, — как я и ожидал, поджимает губки Зиночка, — только пониже. Завтра карлица придет?

Нет, ей–богу, у нас уже отношения…

— Скажите ей, что не встаю, — прошу я Зиночку, и у нее сразу же становятся губки как губки.

Но какие у нас могут быть отношения?.. Из–за чего?.. Я и пальцем ради них не пошевелил, не то, что романчиком… Или у Зиночки отношения со всеми, кого она колет? Может быть и такое, маленькие — они заядлые. Только не похоже: эти надутые губки… Из–за Ли — Ли у нас отношения, вот из–за чего. Это, близкое к ревности, соперничество маленькой, но удаленькой, с той, которая несправедливо в выигрыше. Неосознанная попытка хоть как–то перераспределить то, что Бог неровно поделил. На уровне игры, конечно, ведь не больно–то Бог и обделил, но с игры все и начинается.

— Зиночка, расскажите про себя… Вот и Алику с Адамом Захаровичем интересно. Мы все влюблены в вас немного…

— Немного? — только у меня спрашивает Зиночка.

— Ну, кто как…

Зиночка раздумает.

— Что рассказывать?.. Я медицинское училище закончила…

— На двойки?.. — спрашивает Адам Захарович, и Зиночка, подозрительно глянув на всех, снова надувает губки и решительно идет к двери.

— Да ну вас!..

И правильно.

— Пигалица… — говорит Адам Захарович, и Алик выходит следом за Зиночкой.

Невыгодно он моложе ее, года на три. И не в пионерском лагере все происходит, что существенно.

Зачем Зоя приходила?..

— Адам Захарович, вы в лагере пионерском были?

— Я не в пионерском был.

— А в каком?

— В сибирском.

Меня это удивляет.

— Вы сидели?

— Как это сидел? Я с двадцати лет коммунист. Там и вступил в партию.

— Где?

— В лагере.

Я не могу связать одно с другим.

— Коммунисты ведь тоже сидели…

— А я стоял!.. Коммунисты не сидели, ошаурки сидели всякие!.. Служил я во внутренних войсках. Дубасил этих ошаурков, но не додубасил.

Вон оно что… Биография у человека…

— Нате, — возвращается Зиночка и подает сложенный листик бумаги. — Я не читала.

Значит, читала…

«Роман, Ли — Ли вам не сказала, чтобы не волновать, но я думаю, что это важно, вы должны знать, быть готовым. На квартиру к вам сегодня из милиции приходили, спрашивали, где вы? В чем–то вас подозревают, мне так показалось.