Владимир Некляев - Лабух

«Помоги!..» — взмолился я, но Татьяна Савельевна, вздохнув надо мной, растаяла, уплыла, улетела…

На хрен я приснился ей, старый мудак без хрена.

Все в прошлом.

— Обрезание жиды устроили? — вытянул голову из–под стола Крабич. — Могу и твоей крови за Беларусь выпить.

— Накапай ему, — сказал Шигуцкий. — Пусть выпьет.

Крабич передумал, скривившись.

— Ага… Хуй я из хуя выпью…

Ростик стал подбирать с пола все, что разбросал.

— Придурок он… И давно знаю, что придурок, и все забываю… Разбираюсь с ним, как с нормальным… Давай в клинику отскочим, Роман?

Может, и нужно было бы доктору показаться, но не вилкой же в такое место раненному…

— О! — как будто только что вспомнил о чем–то важном кандидат в депутаты. — У меня свояк — хреновый доктор…

— Спасибо, — попытался я присесть. Болеть болело, но уже не так остро, не насквозь. — Обойдется…

— Да я не к тому, — произнес, наконец, больше, чем одну фразу, Красевич. — Свояк про это истории рассказывает — живот надорвешь. Привозят как–то бабу оглоушенную и мужика с перекушенным. Баба без памяти, у мужика спрашивают: что да как? Оказалось, они сутки друг с друга не слазили, личный рекорд установить хотели. А захотели есть. И он на кухню, блины печь. Он их печет, на сковородке подкидывает, переворачивает так, а она подползла… ну, рекорд ведь установить… и посасывает. Он глаза закатил… ну, сладко… и блин с огня мимо сковородки ей на спину шмяк! Она и грызнула! А он с размаха ей сковородкой!.. О!..

Красевич смотрел на всех, ожидая смеха, но все молчали, и он спросил, подрастерявшись:

— Разве не смешно?.. Блин шмяк… баба грызь… а мужик…

— Гы–гы–гы!.. — первым загыгыкал Шигуцкий, хмыкнул Ростик, разоржался Крабич, и во мне непроизвольно начал подниматься смех — снизу, как раз оттуда, где болело. Компания пусть не навсегда, на какое–то время, но сладилась.

Сладившись, решили, что прежде чем пить и снова друг друга калечить, не мешало бы попариться. Хотя бы попытаться сделать то, для чего нормальные люди ходят в баню. «Тебе только грудь парим», — позаботился Шигуцкий о Крабиче, на что тот ответил: «И только не ты».

Ритуальное в бане — не пьянка, ритуальное — священнодейство в парилке. По наслаждению оно — сразу после действа с женщиной. Душ, как ни люби его, с парилкой не сравнить. Душ и с женщиной тебя принимает, даже подстрекает к тому, чтобы ты был с ней, а парилка — нет. Женщина в парилке — погибель, катастрофа, развал действа. Поэтому женщина — отдельно, парилка — отдельно. Без ревности.

И все же в двух различных чувствованиях — женщины и парилки — есть близкая, почти слитная схожесть. Наивысшего наслаждения в обоих случаях достигаешь тогда, когда весь ты в женщине, или весь в парилке — и ни капли тебя не остается вне их. С женщинами у меня так, чтобы весь я, нигде и ничего от себя не оставив, был только в них, редко случается, в парилке — чаще… Разумеется, это совершенно разные ощущения, каждое на свой вкус — я не о каких–то там отклонениях…

Парилка, как и женщина, начинается с запахов. По–своему пахнут камни печки, доски полка, шалевки. Осиновые доски — запах сквозной, просторный, сосновые — запах настоянный, густой. Я люблю смесь этих запахов, осинового полка и сосновой, смолистой шалевки, хоть для парилки лучше, не подтекающая смолой, осина. Но главное даже не в том, какое дерево, а в том, чтобы собственный запах парилки тебе не хотелось менять. Можно, конечно, подлить пару капель настоя мяты, эвкалипта, чтобы добавить душистости, духмана, но только добавить, не изменяя сам запах парилки, который или по тебе, или нет. Так парфюмерия добавляет ароматов, но не изменяет сам запах женщины, который или твой, или не твой. Если не твой, то чего ни добавляй…

Как и женщина, не каждая парилка — твоя. Внешне она может выглядеть шикарно, да из шика того — один пшик, вылетающий в щели. Не со своей женщиной не налюбишься, не в своей парилке не напаришься. Женщина та твоя, которая возбуждает в тебе ровно твою страсть. Парилка та твоя, которая держит ровно твой пар.

Множество в парилке тонких, незаметных и непостижимых для непосвященного, а тем более для случайного человека, нюансов, но все это и в отдельности, и вместе ничего не значит и не стоит, если нет с тобой в парилке ровно твоей компании. А компания в этот раз была не моя, напрочь не моя.

У меня есть своя компания, которая собирается в бане каждый четверг, независимо от того, случился ли в среду потоп, или произошло землетрясение. Нас ровно дюжина, мы члены КП без СС — клуба пара. Мужской клуб свой придумали мы как бы в шутку, наскоро, а придумка нешуточно растянулась на годы и оказалась чем–то таким, что перевесило многое серьезное и без чего никто из нас уже не может обойтись. Хоть ничем мы больше не связаны, кроме парилки, кроме пара.