На краю подмытого речного обрыва сосна высоченная стояла, слегка наклоненная. Более взрослые пацаны — не все, самые смелые — прыгали с нее в омут. С нижнего сука и только в окошко омута, потому как вокруг — мелководье.
Надя подзуживала: «А вы не прыгнете!..» — и мы полезли на сосну.
Добравшись до суков, я стал карабкаться вверх… Чтоб выше Дробыша…
Когда докарабкался до вершины — взглянуть вниз страшно было, а не то, чтобы прыгнуть. Сосна шатается… В омуте не окошко, а глазок… До неба ближе, чем до воды.
Валик и с нижнего сука не прыгнул, слез.
«Спускайся! — крикнули снизу. — Разобьешься!..»
А как спускаться, если все смотрят?.. И Надя…
Виски холодели, ледок похрустывал в затылке, но я зажмурился и полетел… Не прыгнул, а соскользнул ногами и отпустил руки… Наперед зная, что расшибусь… Меня ударило о сук, перевернуло, перекрутило и воткнуло в глазок омута.
«Ну и что… — поджала губки Надя. — Подумаешь…» И опять мы с Валиком дрались…
Гадать, хватило бы меня на то, чтобы через ограду прыгнуть, если бы туалет был закрыт, — без толку, как драться с Валиком Дробышем.
Со служебного входа я зашел в театр, где, благодаря Лидии Павловне, всех знал, и от дежурного, который читал газету и глаз на меня не поднял, позвонил Шигуцкому. Секретарша с гордостью сообщила, что Бориса Степановича срочно вызвал президент.
Только приехал — и уже вызвал?..
А мог бы и не вызвать…
Если бы Снегирь не приссался — и не в затылке холодок…
— Передать что–нибудь? — выдержав торжественную паузу, спросила секретарша. Они все там, должно быть, только и сидят в ожидании, когда их вызовут.
— Я встретиться хотел, мы договаривались.
— Он ничего не сказал…
— Не успел.
— Может быть… Заказать вам пропуск?
— Закажите.
— Только вы перезвоните.
— Перезвоню… Слушай! — спросил я у дежурного, положив трубку. — Иду вот с гостем, побрызгать захотелось, а туалет в сквере закрыт. Почему?
— А то не знаешь, — хмыкнул дежурный. — Потому что президент — сруль.
И будут говорить еще, будто все у нас всего боятся.
— Туда не зайти?
— Зачем?.. Тут пописай.
— Гость мой там хочет. За пузырь.
Дежурный отложил газету, взглянул непонимающе:
— Гость твой вольтанутый?..
— Экстравагантный. Так что?..
— С сантехником поговори. Он после обеда появится, подождет бутылек до обеда?..
— Продержится… Я позвоню еще?
— Да хоть зазвонись, пиво с тебя.
Редактора независимой газеты, которую читал дежурный, я не знал. Но и других не знал, так какая разница?… И, если по приметам, так недаром же именно эта газета под рукой оказалась.
Не было редактора на месте… Девушка с голосом флейты сказала, что он дома и появится после обеда.
Как сантехник.
— Домашний не дадите? Мне срочно.
— А кто вы?
Я назвался.
— Ой!.. Мы вам сами звонили… Минуточку…
В телефоне забулькала музыка — трубку взял редактор.
— Простите, прятаться приходится. Мы искали вас, на ловца и зверь…
Я сказал, что в руки мои попали кое–какие документы.
— Приносите, если кое–какие… Сейчас можете?
— Сейчас нет, они на работе.
— Тогда в любое время, я в редакции… — Редактор тянул. — И еще… заодно…
После того, как на ловца зверь побежал, нетрудно было догадаться, что заодно — про шоу, про Ли — Ли…
— Что еще заодно?
— Мы про шоу вчерашнее пишем… Пару слов скажете?..
Вот что им интересно. Только это и интересно всем.
— А я при чем?
— Ну, как… — тянул редактор, и столько было в этом как…
Я положил трубку.
— Пиво за мной, — пообещал я дежурному, и тот спросил в спину:
— Ты в сортир с газетой?..
Возле театра никто больше не топтался. Я прошел дважды, вроде как гуляя, мимо дверей туалета… Замок обычный, его можно будет, пожалуй, и без сантехника одолеть.
Ростик ожидал меня в офисе с Красевичем. Оба насуплено–возбужденные, будто подраться собирались, а я помешал…
— О!.. — подделавшись вдруг под веселого, подмигнул Красевич. — И Роман Константинович зеленый. Что это вы, как огурцы?.. Может, перекрасимся?
Если уж переделываться, так перекрашиваться…
У Ростика на то, чтобы переделаться, сил не было.
— Помру я с вами. А я хочу сам по себе умереть, один.
Не из–за похмелки же они драться собирались?..
По Ростику заметно было, какой я сам помятый, невыспавшийся и непохмеленный… Один и практически мертвый.
— Естественный цвет, — сказал я Красевичу. — Как на флаге.
Мы ввели с Ростиком закон: не похмеляться. После похмелки по новой пьянка начиналась — и пропадали не день и не два.
Читать дальше