Рышард Клысь - «Какаду»

— Лучше бы вы оставили нас в покое, — заявляет крестьянин враждебно. — Нам здесь никаких порядков не надо. На кой вы сюда полезли? Кто вас просил? Жили себе люди и без вас, так нет — свалились на нашу голову, только безобразие от вас и вред… А пользы никакой! Говорите, пэпээровцев пришли стрелять? А кому нужна их смерть? Кто вас об этом просил? Насвинячите в деревне — и ищи-свищи вас, а нам тут и дальше вместе жить…

— Ну, Галица, хватит! — прерывает его Грозный. — Не все в деревне так думают…

Люди Грозного неуверенно поглядывают друг на друга исподлобья.

Крук нетерпеливо рыскает по двору Лосося. Заглядывает в чулан, где стоит ручной жернов, потом на конюшню, наконец направляется к овину.

Лосось плетется следом за ним.

— Ну так что будем делать? — спрашивает Крук, играя рукояткой нагана.

— С чем, пан начальник?

— Говори, где тайник?..

— Я же сказал — у меня нет ничего такого…

— Что же он, сквозь землю провалился?

— Откуда мне знать?

— Но вы же его видели, верно?

— Да, видел, — соглашается Лосось. — Но это было на рассвете.

— Мы должны его найти.

— У меня его нет.

Крук входит в овин. Он пуст.

— Я ничего не знаю, — настойчиво повторяет Лосось. — Я в политику не лезу… Может, старый причетник знает? У него спросите. Он сосед Быры. Может, он что знает?..

Люди Чайки шныряют по всему хозяйству, осматривая каждый уголок. Старик, опираясь обеими руками на сучковатую палку, провожает их насупленным взглядом.

— Эх, люди, люди, — тяжко вздыхает он. — Не боитесь вы бога…

— Как это не боимся? — возмущается Чайка. — Кто это сказал? Мы — верующие…

— Так на что вам надобна жизнь этого бедолаги? Что он вам сделал?

— Он нам ничего не сделал. Мы его даже и в глаза не видели.

— Так зачем вам его убивать?

— Дело политическое.

— Разве так годится?

— Заради отечества, старик, — говорит Чайка. — Мы убьем его, чтоб послужить отечеству…

Старик причетник таращит на него глаза.

— Что вы сказали?

— Заради Польши! — поясняет Чайка. — Нам здесь в Польше не надобно красных. Мы убьем его заради Польши…

Кордиан умолкает, обессилев. Он медленно поворачивает голову к сидящей возле него на скамейке девушке и с усилием улыбается.

— Красиво, правда? — тихо произносит он.

— Где-то я слышала это или, может, читала. Не помню…

— Это стихотворение Словацкого.

— Да. Это Словацкий. Верно.

— Это стихотворение все время не выходит у меня из головы. Ты знаешь, вот уже долгое время я не могу ни о чем другом думать. Это ужасно…

— Что?

— Когда была война и оккупация, все казалось простым. Я считал, главное — чтобы была Польша…

— Не думай сейчас об этом. И не говори так много, тебе это вредно.

— Я не могу об этом не думать!

— Попробуй немножко вздремнуть.

— Не хочу.

— Ты, наверно, очень устал?

— Да. Ужасно устал.

— Постарайся заснуть. Сон пойдет тебе на пользу.

Юноша внимательно всматривается в лицо девушки. В его глазах — выражение необыкновенной сосредоточенности.

— Я сегодня умру, — говорит он.

— Глупости.

— Точно.

— Ты не должен так говорить.

Девушка берет мокрое полотенце, выкручивает его над тазом с водой и осторожно вытирает пот на его лице, шее и открытой груди.

— Ты милая, — говорит Кордиан, — и очень добрая. Я, наверно, мог бы в тебя влюбиться.

Девушка улыбается.

— Глупышка, — произносит она с легким замешательством.

— Ты считаешь, такое невозможно?

— А ты любил когда-нибудь?

Кордиан закрывает глаза. Говорит мечтательно:

— Мне тогда было тринадцать лет. А ей — двенадцать. Мы ходили в один класс. Я всегда носил ее книги до дому, а иногда мы встречались в парке, не уговариваясь, и долго гуляли молча, держась за руки.

Кордиан замолкает. Открывает глаза и смотрит на Марту.

— И что же дальше? — спрашивает девушка.

— Ничего, — говорит он со смущенной улыбкой. — Я так и не сказал ей, что люблю. Даже ни разу не поцеловал за эти три года. Потом уехал, и все кончилось. Глупо, правда?..

— Нет. Зря ты так об этом думаешь…