Рышард Клысь - «Какаду»

Она оставила его в ванной среди шума льющейся из кранов воды, пообещав, что скоро вернется. Когда он уже совсем разделся, она появилась снова. Он заметил, что Гертруда переоделась. Она сняла платье и сейчас появилась перед ним в легком шелковом халате.

— Я принесла тебе простыню…

Он молча кивнул, смущенный ее присутствием и отчасти ее изучающим и оценивающим взглядом, каким она на него смотрела. Он залез в воду, только тогда посмотрел на Гертруду.

— Ты потрешь мне спину? — робко спросил он.

Она не отвечала. А только улыбалась как-то по-особенному, непривычно для него; глядя ему прямо в лицо, она быстрым движением сбросила халат, и тогда он увидел ее во весь рост, обнаженную, хрупкую и стройную, ее тело состояло из одних только округлостей, но при этом было упругим и крепким, совершенная противоположность его телу, и ему страстно захотелось, чтобы она была рядом с ним, близко, вся. Когда она вошла в ванну, очень большую и старомодную, он обнял ее и, стоя на коленях, стал целовать в воде. Она смеялась. Ее забавляла горячечная, почти бессознательная ненасытность, с какой Вильям всякий раз, когда она ему позволяла, набрасывался на нее, страшно благодарный ей за каждую такую минуту, ошалевший и до смешного неловкий в своей робости от боязни обидеть ее и показаться нелепым. Гертруда умела издеваться, ничего не говоря. Чтобы совершенно вывести его потом из равновесия, ей достаточно было дня два посматривать на него особым, в ее манере, взглядом, полным нескрываемой иронии и пренебрежения. Поскольку он обычно огорчался и чувствовал вину из-за своей, впрочем довольно осторожной, ненасытности, он еще больше терял в ее глазах. Гертруда не любила, когда мужчина чувствовал угрызения совести, сделав то, что хотел. Однако на этот раз она взяла инициативу в свои руки, исполненная готовности и преданности. Она ни в чем ему не отказывала, и первый раз в жизни ей хотелось дать ему то наслаждение, какое могла бы давать всегда…

Из ванной они перешли в спальню. Совершенно обнаженная и полная бесстыдства, она позволяла ему получать от ее тела все, что он хотел, и уже не из жалости, не из снисхождения, как бывало до сих пор, но и сама желая того же. Она стремилась хотя бы как-то вознаградить его за страх, вероятно, сейчас терзающий его, и за все то, что ему предстоит пережить уже очень скоро: нужду и голод, холод и дожди, ночи в окопах, смерть, с которой ему придется встретиться лицом к лицу.

Они пришли в себя, лишь когда услышали звонок в дверь, вернувший их к действительности.

— Нам уже пора, Вильям, — тихо сказала Гертруда. — Там ждут.

— Кто?

— Моя мама с детьми…

— Хорошо, что ты позаботилась об этом.

— Я попросила ее нанять пролетку.

— О боже! — простонал он в отчаянии. — Я не хочу никуда ехать…

— Я знаю, Вильям. Но ничего не поделаешь…

На отчаяние нужно время, и Вильям не мог ему предаваться, потому что Гертруда неустанно поторапливала его. Он вышел из дому со странным чувством пустоты и тоски. На улице ждала пролетка. Дети, сидевшие на козлах рядом с возницей, встретили его радостными криками. Он поцеловал их, потом подошел к теще, стоявшей на тротуаре.

— Мама, позаботьтесь о них.

— Хорошо, Вильям.

— Не знаю, когда вернусь. Хочу попросить вас заняться детьми. Гертруда не сможет посвящать им много времени…

— Я знаю.

Они поцеловались.

— Храни тебя господь, — сказала она.

Он с удивлением посмотрел на нее. Старушка уронила несколько слезинок и выглядела так, будто в самом деле была взволнована этим расставанием. Вильям сел в пролетку рядом с Гертрудой и сказал вознице дрожащим голосом:

— Трогайте, приятель. Времени у нас немного…

Возница, не оборачиваясь, хлестнул кнутом, и пролетка с тарахтеньем покатилась по середине пустынной мостовой.

По дороге на вокзал они почти не разговаривали. На перроне без труда отыскали офицера-связиста, и он, нимало не удивившись при виде Хольта, увечье которого легко бросалось в глаза, взял его бумаги и, взглянув на часы, холодно проговорил:

— У вас есть еще пятнадцать минут, Хольт. Лучше сразу попрощайтесь с дочерью и внуками, потом можете не успеть. Мы едем скорым поездом. Стоянка не больше трех минут…

Гертруда покраснела. Отвернувшись, она в замешательстве посмотрела на детей. Вильям заметил это и пояснил офицеру уязвленным тоном:

— Это моя жена, господин обер-лейтенант…

— Прошу прощения, — сказал офицер и дружески улыбнулся ему. — Я не хотел вас обидеть. — И, бесцеремонно заглядывая в глаза Гертруде, добавил: — Вы счастливчик, Хольт. У вас очень красивая жена.