Семён Данилюк - Обитель милосердия [сборник]

Карася трясло. Он то кровожадно предвкушал возвращение с югов Динки, которой выскажет все, что о ней думает, то вспоминал сцену в коридоре. «Почему я здесь сижу? — говорил он себе. — Ведь там у меня тяжелейший больной. Я его врач. Чего жду? Надо встать и уйти. Встать и уйти».

Дверь скрипнула, и в нее протиснулась испуганная Воронцова. Губы ее подрагивали.

Он сразу, похолодев, все понял. Кто-то подбадривающе нажал пальцами на колено. Это была Татьяничева. Очевидно, она ожидала чего-то подобного, потому что никто, кроме них, появления медсестры не заметил. Все внимали Ходикяну.

— А кстати, ваша-то больница, — с аппетитом припомнил завоблздравотделом, — тоже благодаря ему появилась. На свой страх и риск протащил решение через бюро, выделил деньги, материалы. Так что молиться бы вам на товарища Шохина, а вы вон даже имени не знаете. Я ведь сам у него в заводской поликлинике начинал. Ой, мужичище был! Жаль, сошел с дистанции. Сейчас как раз время таких мужиков пришло. Ах ты, господи! Как мы стариками-то раскидываемся! Значит, личная просьба: максимально внимательно. Что понадобится, прямо ко мне — сделаем. Договорились?

Карась неотрывно продолжал смотреть в пол.

— Не понял, — насторожился Ходикян.

— Да, конечно, все сделаем, — пообещала Татьяничева. — И так бы подняли на ноги, но раз еще такая рекомендация, тут уж… Так, Илья Зиновьевич? Илья Зиновьи-ич?!

— Да, — тихо подтвердил Карась. — Конечно. Вылечим.

Внизу, возле приемного покоя, стояла каталка, на которой под белой простыней угадывалось лежащее тело. Рядом, прямо на кафельном полу, сидела женщина. Откинувшись затылком к стене, она неподвижно смотрела перед собой. Мимо то и дело проходили люди. Завидев скорбную фигуру, они стихали, убавляли шаг, но тут же, пройдя мимо, спешили дальше: день только начинался, и надо было очень многое успеть.

На пляж гостиницы «Жемчужина» Вадим проникал аж двое суток. Вчерашняя попытка просочиться мимо угрюмого вислоусого охранника провалилась просто-таки позорно: был он отловлен на турникете и шумно, со скандалом изгнан. Не удался и сговор с расхристанным, дембельского вида сержантом милиции с потрескивающей на боку рацией. Будучи отозван в сторону, сержант вполне равнодушно глянул на удостоверение личности подполковника авиации и, полный сарказма, пояснил, что выход к морю исключительно по визиткам гостиницы, а не по всяким там картонкам.

Кровно обидевшись за «картонку», которую он добросовестно отрабатывал, командуя авиаполком под Норильском, Вадим ретировался на «базу», то есть на одичалый, забитый людьми пляж «Приморский», где и лечил своё потрепанное самолюбие, злорадно представляя сержантика стоящим во фрунт перед грозой «маслобаков» прапорщиком Кувичко.

Но ведь славно же все начиналось! Еще позавчера утром вышел он на томный сочинский перрон и моментально, не торгуясь, снял комнату в центре города — может же командир авиаполка позволить себе не считать на отдыхе деньги! А еще через час Вадим стоял на пирсе среди счастливо-безмятежного галдежа и любовался взбитой мутно-зеленой волной, хрипло накатывающей на пропитанный солнцем и человеческим потом пляжный песок. Сбросив в спешке одежду, он уплыл за волнорезы и с полчаса, отрешенный и расслабленный, покачивался на волнах, смывая с себя воспоминания о хмуром промозглом Норильске и нервотрепке служебного расследования после гибели капитана Тутберидзе.

К обеду он уже вполне освоился и отчаянно флиртовал с двумя предельно раскованными медичками из Воронежа. Девушки оказались настолько без комплексов, что из всех этических проблем оставалось решить, казалось, единственную: начать ли с одной или попробовать сразу обеих. Впрочем, суета летчику не к лицу. Вадим, не форсируя событий, назначил им свидание на вечер, а сам отправился передохнуть и разложить измятые в дороге шмотки.

Разомлевший, с блуждающей улыбкой, он продирался напрямик через кустарники и, довольный собой, прикидывал, что бы сказал сейчас его заместитель по строевой дядя Коля, увидев своего командира. Скорее всего, просто безнадежно вздохнул бы. Ведь всякий раз, когда кто-то из офицеров вляпывался на левых связях, дядя Коля, увещевая очередного нарушителя, неизменно повторял: «И что ж вы так во всем комполка-то подражаете?» Впрочем, дядя Коля имел право на суровую истину. Сам он был семьянином в высшей степени: трогательно привязанный к жене и двум дочкам, он дважды в месяц выезжал за подарками для них в Норильск, где втайне содержал молоденькую любовницу.