Семён Данилюк - Обитель милосердия [сборник]

Но нет пророка в своём отечестве. Жена моя — женщина милая и привязана ко мне необыкновенно. Но как-то недооценивает. Напрямую, конечно, не говорит, но будто намекает. — Всяких, говорит, повидала на своем веку… — И руками бессильно разводит.

Вроде не обо мне, но осадок неприятный. Может, оттого самомнение, что многого достигла. Она у меня начальник цеха. Её послушать, так в цеху вокруг неё сплошные интеллектуалы собрались. На лету, мол, схватывают. А на деле…

Недавно на службу опаздывал. Перерыл весь шкаф: свежих носков не нашел. Пришлось позвонить на работу жене.

— Алло! Пригласите Гусарову.

— Гусарова на директорской планёрке, но на подходе Артемонов.

— При чем тут Артемонов?

— Ну, это всему комбинату известно: Артемонов заменяет её по любым вопросам.

— Вы меня обнадёжили. Давайте его к трубке.

— Артемонов слушает.

— Здравствуйте, Артемонов. Где мои носки?

— Какие носки?

— Полосатые, ручной вязки.

— Что за чушь? Кто говорит?

— Я говорю, муж Гусаровой… Эй, что вы там хрюкаете в трубку? У меня нет времени.

— Простите, а почему вы с этим обращаетесь ко мне?

— Не морочьте голову. Это всему комбинату известно. Где носки?

— Меня оболгали. У нас чисто служебные отношения. Дело в том, что по должностной сетке…

— Меня не интересует ваше штатное расписание. Где носки?

— Я вас уверяю, это какое-то недоразумение. Правда, Ксения Аркадьевна почтила меня своей дружбой. Но я никогда не позволял себе выйти за рамки… Скажите, мы можем решить этот вопрос как джентльмены? Без парткома?

— Очень надеюсь.

— У меня семья и хронический гастрит.

— Я не из собеса и не гастроэнтеролог.

— Я жду повышения.

— Похоже, в вашем министерстве острый дефицит кадров. Где, наконец, носки?! Я ж опаздываю.

— У меня. Две недели назад я по ошибке надел, когда от вас уходил.

— Я вас не помню.

— Вы были в командировке.

— Когда я был в командировке, носки были на мне.

— Полосатые?

— Да.

— Ручной вязки?

— Да.

— Коричневые?

— Голубые. Под цвет костюма.

— Скажите, вы не станете звонить в партком?

— Вы что, передали носки туда?

— А Ксюша… Она жива?

— С утра была здоровёхонька. Где носки?

— Голубые?

— Да голубые, чёрт вас дери!

— Если мне не изменяет память, в платяном шкафу, на третьей полке, за женским бельём.

— Погодите, проверю… Всё точно, здесь. Глицин вам пить надо, Артемонов. Очень умственную деятельность повышает.

Удручённый, я повесил трубку. И это наша интеллектуальная элита? Куда страна катится?

— Ну, сыночка, съедим еще шесть ложечек… И всё.

— Три-и.

— Только не капризничай. Нам уже четыре годика, и мы совсем взрослые. Открыли ро-отик.

— Три.

— Нет, шесть. Не серди маму. Ты ведь любишь маму?

— Три.

— Мама сказала шесть, значит, будет шесть. Открывай рот и не мотай головой, как барашек.

— Три.

— Нет, пять. Все равно ведь будет по-моему. Ну, хватит дурачиться. Давай за бабушку. Ты любишь свою бабушку?

— Три.

— А я говорю, четыре! Повернись сюда. Да что ж это такое?… Вот тебе! И не реви. Ну, что ты плачешь? Мама ведь небольно ударила. Ну, не притворяйся. Всего-то четыре ложечки. Пе-ервая…

— Три.

— Упрямый, весь в папочку! Ешь. Да ешь, тебе говорят. Ладно, разрешаю три, но только чтоб полные… Ну, что ещё?

— Две-е…

Фамилия, как и большинство остальных, изменена. — Примеч. авт.