Семён Данилюк - Обитель милосердия [сборник]

— Виноват, исправлюсь! — Ходикян повел пальцем в сторону остальных. — Вот пример критики снизу. Ведите нас, бесстрашная женщина!

Они двинулись дальше, когда дверь одной из палат с шумом распахнулась, и оттуда боком выбрались две женщины. Меж ними, раскинув руки на их плечи и медленно, запаздывая, перебирая ногами, передвигался высохший старик в тренировочном трико. Тело его бесшумно, конвульсивно подергивалось.

Произошла накладка — понял Карась. Он рванулся было, намереваясь вернуть их в палату, но тут же сообразил, что произойдет через мгновение, как только Шохина увидит его, и отступил за спину одного из ординаторов. Но, похоже, поспешность эта была излишней. Шедшая слева пожилая женщина никого и ничего перед собой не видела. Прикусив нижнюю губу и опустив лицо, она упрямо волочила мужчину, наступая на стоящую процессию, так что идущая справа медсестра, опешившая при виде комиссии, все-таки не могла остановиться.

Напряженно смотрящий на происходящее Ходикян первым отступил в сторону. Следом за ним растеклись по стенам остальные. В полном молчании шла по живому коридору странная эта процессия. Старик простонал.

— Сейчас, Мишенька. Ничего, — женщина дотянулась щекой до его щеки и успокаивающе потерлась. — Тут рядом и — в кроватку. Сделают нам укольчик, и мы заснем.

— Н-не хочу укольчик! — захныкал старик. — Больно!

Голова его провисла вниз, и он стал похож на старую подбитую птицу, которую волокут за раскинутые крылья.

Воронцова опустила глаза. Так подвести зава, да что там зава — клинику! — она и в голове не держала. Если б ей толком объяснили!

— Не нашли каталку, — только и шепнула она возле затаившегося Карася.

Ходикян еще какое-то время смотрел им вслед.

— Тяжелый случай, — нашлась Татьяничева. — Илья Зиновьевич сделал уникальную операцию, теперь понемножку восстанавливается, но очень трудно — организм совершенно изношен…Может, все-таки пройдем в ординаторскую?

— Что? Да, — какая-то мысль овладела Ходикяном, и он то и дело потряхивал волосами. Они вошли в ординаторскую. Собранный медперсонал суетливо и бестолково вспорхнул со стульев.

— А, поросль, — тяжело усаживаясь, поздоровался заведующий здравотделом. Не зная, как следует отвечать на нетрадиционное это приветствие, поросль «застреляла» глазами в свое руководство. Впрочем, ответа завздрав и не ждал, продолжая натужно думать о своем.

— Послушай, Карась, а как фамилия этого больного, ну, что мы сейчас?.. Подожди, дорогой, не говори! Шохин, да? Шохин, точно! — радостно, хлопая себя по ляжкам, закричал Ходикян. — Михал Александрович Шохин!

— Шохин, да, — Карась скосился на Татьяничеву, но та недоуменно пожала плечами.

— И не узнал, — сокрушался, прицокивая изумленно, Ходикян. — Как нас болезни ломают, а? Не увидел бы сам, не поверил, слушай.

Он заметил взгляды, полные вежливого непонимания, и поразился.

— Да вы что, не знаете, кто у вас лежит? — Ходикян переводил взгляд с главного на Карася, на Татьяничеву, опять на главного, словно сомневался, в полном ли рассудке собравшиеся вокруг него люди. — Что, действительно никто не знает, кто такой Шохин?… Ну, вы даете, эскулапы, — он все не мог успокоиться. — В мое время, — шестидесятилетний Ходикян с опаской подумывал о пенсии, — это имя гремело. О слава, тлен! И всего-то десяток лет. Какой лев был. Член бюро обкома, Герой Соцтруда! Директор нашего металлургического гиганта. А, вспомнили, вижу! Бывший, конечно. Фигурища масштабнейшая. Хозяин! Шохин сказал — все, кремень.

— Странно, чтоб такой человек, и никто не знал, — подыграла Татьяничева. Она попыталась вовлечь в разговор и Карася, но тот, отключившись от происходящего, навязчиво смотрел в сторону двери.

— А сняли его тогда, — охотно объяснил Ходикян. — В обком новый первый пришел. Ну, известное дело, нужно векселя отрабатывать, себя проявить. А как раз очередная кампания была по внедрению какого-то метода. Вот он его и попытался на металлургическом протрубить. Шохин уперся: нерентабельно (потом, кстати, по его и вышло). Ну, и сцепились. Шохин мужик видный был, к министру дверь ногой открывал, но тут его свалили. Замордовали проверками, ревизиями, нарушения финансовой дисциплины накопали. Еще б их не было: если б не рисковал, так видели б мы там металл. Ну, и подчистую — убрали на пенсию, еще и дело прокуратура, помнится, с полгода вертела. А где он теперь, наш комбинат? Да, рушить — это мы умеем.

«Это вы умеете», — согласился главный и, боясь быть застигнутым на этой мысли, сочувствующе улыбнулся.