Александр Житинский - Внук доктора Борменталя

– А при том, что мне людей не хватает. Собак навалом, а людей работящих нет! Еле-еле школьников наскребаю, они без предрассудков и еще чего-то хотят. Остальные – нет. Ты недавно в Дурынышах, а я здесь зубы сточил. Негодный народ. Даром, что потомки Полиграфа…

– Чьи потомки? – удивился Борменталь.

– Того… героя, которого профессор из собаки вывел. Швондер мне давал читать. У Полиграфа дети были, Преображенский при них опекуном состоял, вывез их в Дурыныши, вот они и расплодились. Здесь почти каждый – внук или внучатый племянник Шарикова.

– И Заведеев?

– По прямой линии. А председатель Фомушкин – по женской. Его отец был женат на дочке Шарикова. Но что-то не так в генах. Не собачьи гены… Вот я тебе как брат брату предлагаю – помоги мне. Я тебе клинику, а ты мне – народ.

– Я что-то не понимаю, куда ты клонишь, – сказал Борменталь.

– Так ведь проще простого! Будет клиника – будут операции. У меня кандидаты есть. Будешь их… по Преображенскому-Борменталю. Такие люди выйдут! Тимофей просится с командой, – кивнул Василий на пустые, оставленные собаками миски. – Полкан дворовый у Дарьи Степановны. Давно мечтает, даже завидует мне втихаря… И мне с ними легко будет работать.

– Так ты мне предлагаешь собак в людей переделывать?! – наконец дошло до Борменталя.

– Во! Понял? Сообразительный тоже. Как собака, – похвалил Дружков.

– А монополию не боишься потерять?

– Монополия – тормоз прогресса, – серьезно сказал Василий. – С точки зрения перестройки моя идея – правильная. Президент одобрит.

– Вот пускай Президент и оперирует! – заорал Борменталь, вскакивая со стула. – Бред! Это безнравственно – собак в людей поголовно!

– Не поголовно, а по желанию. Кто хочет собакой остаться – пожалуйста!

– Безнравственно все равно!

– А водку пить – нравственно? А спекулировать, в чужой карман смотреть, ждать милостыню от германцев – нравственно? – перешел в наступление Василий. – Вы новых людей, говорят, семьдесят лет делали. Наделали. Теперь мне дайте… Давай демократически вопрос ставить. Если захочешь не только собак оперировать, я не возражаю. Можно и кошек, хотя прямо скажу – не верю я в кошек. Не перестроечное животное, хитрое. А лошади – почему не попробовать?

– Василий, вы – сумасшедший, – заявил Борменталь.

– Сумасшедших собак не бывает. Это вам в любой ветеринарной лечебнице скажут.

– Все! Хватит! – завопил Борменталь, бросаясь к выходу.

Но не успел он сделать и шагу, как в зал столовой ворвался Швондер, за которым едва поспевала Марина. Вид старика был безумен. Швондер, тяжело ступая и припадая на правую ногу, кинулся вначале к раздаточному окошку, чем весьма напугал обеих девушек. На лице старика были написаны боль, ужас и крушение идеалов. Он поискал глазами в кухне, обернулся и наконец увидел Василия, сидящего за столиком.

– Полиграф! – проговорил Швондер с интонацией Тараса Бульбы, обращающегося к отступнику-сыну.

– Слушаю вас, Михал Михалыч, – отозвался Василий.

Швондер приблизился к нему, сверля взглядом.

– Правду люди говорят? – спросил он еще с какой-то надеждой.

– О чем вы? – Василий встал.

– «Мерседес» твой? Это все… твое? – жестом указал он вокруг.

– Машина моя. Остальное – собственность кооператива, – скромно отвечал Василий.

– Предаю революционной анафеме как ренегата и перерожденца! – громогласно объявил Швондер, поднимая правую руку. – Знал ведь, что не Полиграф ты, но верил… Верил, что продолжишь дело Полиграфа. А ты мразью буржуйской оказался… Продал республику. Знать тебя больше не знаю и буду требовать исключения из партии!

Произнеся эту речь, Швондер покачнулся, так что Борменталь сделал движение подхватить его, но старик справился сам и, поникнув лохматой нечесаной головой, покинул столовую.

– Неприятно получилось… – пробормотал Василий. – Кто ему донес?

– Не донес, а раскрыл ваше лицо, – выступила вперед Марина. – Нельзя двурушничать, Василий. А то с ним вы за революцию, а сами – настоящий коммерсант. Кроме денег, ничего не интересует…

Дружков вздохнул, почесал рыжий затылок.

– Странные вы – люди… Старику немного осталось, ломать его, что ли? Подпевал ему, вреда от этого нет. Да мне вообще наплевать на ваши революции, демократии… Ошейник сняли – спасибо. Дальше я сам пищу добывать должен. А вы грызитесь, – горько заключил Дружков и направился к выходу.

Уже в дверях остановился, взглянул на Борменталя трезво и холодно.