Стефан Дичев - Современная болгарская повесть

— Матросы — это совсем иной мир, в который у меня нет пропуска… Предполагаю, что меня не любят. Возможно, даже ненавидят. Сожалею, если так: но в силах ли я это изменить?

— Значит, и с тобой так же, видишь? Можно сказать, мы жили одинаково, но в различных местах и в этот вечер встретились, чтобы удостовериться в сём. Этим и исчерпывается наш интерес друг к другу.

Она уже оделась, и он приготовился проводить ее.

— Я этого не говорил, — возразил Сираков.

— Я — старая, старая, дружище, а в Салониках полно молодых девушек. Не откажи мне в бутылке рома.

Она жадно схватила оплетенную бутылку.

— Я тронута!

Приближался рассвет. Низко над горизонтом стоял Орион — красивое, но робкое созвездие, таявшее в жидкой лазури неба, как таблетка сахарина. Луч прожектора утончился и как будто стал беспокойнее. Опять слышался далекий гул самолетов. Видимо, они, освобожденные от бомб над какими-то городами, возвращались на свои базы, и звериное дикое ликование чувствовалось в реве их моторов…

Потом, лежа в каюте, Сираков взглянул на прошлое трезво, как посторонний человек… Вспомнился ему давнишний «журфикс» в чьей-то варненской квартире, полной напыщенных юнкеров, студентов, у которых были пасхальные каникулы, пожилых дам и учениц, делавших вид, что чрезвычайно заняты (они расставляли столы, расстилали скатерти, возились у патефона), потому что никто не приглашал их танцевать… Христина листала какой-то журнал, колени ее были бесконечно притягательны. Юнкер, сильно затянутый белым ремнем, щелкнул перед ней каблуками. Она отказала ему, насмешливо поглядев из-под журнала сначала на его лицо, затем на сапоги… Еще один — студент — подошел к ней и также сделал поворот кругом, поправляя свои очки… Тогда Сираков — к тому времени он уже закончил морское училище — застыл в легком поклоне перед девушкой. Ему хотелось быть находчивым, остроумным и обаятельным, как герой из кинофильма, но он был смущен.

— Что вам угодно? — спросила она без всякого расположения.

— Хочу научить вас танцевать, — собравшись с духом, сказал он.

— Кто вам сказал, что я не умею танцевать?

— Я наблюдаю за вами с тех пор, как вы пришли сюда.

Она поколебалась, но все-таки оставила журнал и встала, скорее чтобы доказать ему, что умеет танцевать и не так старомодна, как он себе представляет. Она танцевала хорошо, а Сираков постоянно сбивался. Танец был как привычная гимнастика для ее гибкого тела.

— Для учителя танцев вы слишком самоуверенны! — сказала она еще до того, как пластинка кончилась. — А теперь оставьте меня — журнал куда интереснее вас!

Это было одновременно досадное и приятное воспоминание.

Позднее они случайно встретились на улице.

В те далекие годы Христина поразила его зрелостью своих суждений, которые словно бы противоречили ее хрупкой женственности. Она была слабым существом, познавшим многие недобрые вещи в жизни и судившим о них с нарочитым бесстыдством.

— Мои родители разведены, — сказала она ему однажды, когда они выходили из приморского парка. — Я живу с мамой. Она тайком от меня пьет водку, и я ее понимаю. Отец мой сбежал от нее, но не потому, что мама плохая. Нет. И не то чтоб он был плохой человек. Он просто был странным, и она его не понимала, так же как и он ее. Он служил бухгалтером в банке, но, наверное, и там оказался таким же недотепой, как и в этом несчастном браке, который явился причиной моего появления на свет… Он умер на моих руках как-то в воскресенье, когда я пришла его проведать. И что ты думаешь, нашли в ящике его стола? Драму! Драму в стихах «Демоническая любовь Яворова», написанную банковским чиновником. Представляешь себе? Короче, я разочаровалась в семье!

Она уверяла его, что никогда не сможет примириться с тем, что родилась женщиной, а однажды — это было в начале их странной и долгой любви — она без всякого повода рассказала ему, что год назад ее обольстил полицейский начальник.

— Я сама этого хотела, — как-то настойчиво объясняла она. — Из любопытства или, может быть, от глупости! Сейчас я испытываю отвращение и ненавижу этого прилизанного человека в блестящих ботинках…

В течение нескольких недель после этого объяснения Сираков не хотел встречаться с ней и, собрав всю свою волю, смог проявить твердость. Потом он ушел в дальнее плавание, и в разлуке все как будто смягчилось и успокоилось.

Но любовь их вспыхнула со всей сдерживаемой дотоле силой и продолжалась несколько лет.