После первой бутылки виски он сказал, что ни о чем не жалеет. После второй, что, будучи даже одним из самых богатых людей на земле, он не был счастлив. После третьей он наверняка что-то еще говорил, но я уже не помню, потому что не мог позволить живому человеку напиваться в одиночестве. Четвертую бутылку я тоже уже не помню, но она наверняка была. В наступившей примерно в это время темноте я всю ночь падал на дно алмазной шахты, но так до него и не долетел. Утром я проснулся лежа на полу и ощутил, что моя голова не вмещается в комнату. Джеббс был бодрее, выбрит, но по-прежнему бледен. Он взял свой чемодан, спросил: «А как здоровье Джима?» и вышел. Больше я его никогда не видел. Уверен, что он, начав с этого чемодана с уцелевшей коллекцией галстуков и пути коммивояжера, добьется многого, но сделает это сам и будет счастлив.
Ближе к обеду, когда моя голова уменьшилась, чтобы помещаться в дверной проем, и я начал хоть боком и на цыпочках, но перемещаться по помещениям, прибыло новое горе в виде бесподобной Эльзы. Ее отпустили под подписку о невыезде, и она сразу же сбежала к нам, тем не менее соврав мне, что у них с Джеббсом все прекрасно, и она просто приехала нас проведать. Когда я сказал, что все знаю, она разрыдалась, бросилась мне на шею, чуть не свернув ее, и надолбила сотню мелких отверстий в голове, так что сквозняк мог насвистывать через них какие-то простые мелодии. У Елен в тот день так сильно разболелась голова, причем намного сильнее, чем до этого, когда приезжал Джеббс, так что она просила передать, что не только не сможет спуститься вниз, но и будет не в состоянии никого принять как минимум неделю. Диагноз, который, услышав состояние Елен, поставила ей Эльза, я не могу дословно привести на страницах этой не до конца еще пошлой книги, но там было очень много слов по-латыни, хотя некоторые из них были мне знакомы и означали преимущественно различные части мужского и женского тела.
Послонявшись пару дней по дворцу и поняв, что до нее здесь мало кому есть дело, не дождавшись сдвигов в сторону улучшения здоровья запершейся в своей комнате Елен, Эльза, пособирав у женской половины сотрудников немного одежды в долг, отчалила в Порт, то ли на поиски Наоми, то ли подзабытого уже всеми мистера Клеменса, бывшего руководителя миссии. Не знаю, кого она встретила первым или не встретила никого, но вскоре, говорят, ее видели там пустившей корни и занимавшейся привычным, правда, немного подзабытым последними карьерными всплесками ремеслом. Перед уходом она заглянула ко мне, чмокнула в гульку, улыбнулась и почему-то тоже спросила: «А как здоровье Джима?» Зачем им всем вдруг так далось его здоровье, я не мог понять. Мне тут принесли как раз счет за воду, так что мне стало не до них. Когда враг перестает быть врагом, ты начинаешь видеть, что это тоже человек.
К вечеру заметно полегчало Елен и она смогла самостоятельно спуститься вниз и улыбнуться еще на лестнице такой улыбкой, за которую в давнишние времена легко можно было отдать и коня, и полцарства, и свою голову. Первое, что она спросила, перестав скалить зубы, не вернулся ли Джим, она о нем начала беспокоиться. Не успел я ответить, как мне принесли счет за электричество, и я совсем перестал думать, о чем-либо другом.
Джима принесли через два дня, очень горячего и сильно кашляющего. Он не нашел ничего лучшего, как помочь каким-то крестьянам чистить оросительный канал, стоя целый день по колено в воде, получив за это в награду простуду, а затем и пневмонию. Его уложили в постель, врач сказал, что положение больного неприятное (я после этого поправил Джиму подушку), но ничего опасного нет и что в наше время пневмония редко заканчивается летальным исходом. Джим полностью с ним согласился и на следующее утро умер. Он лежал в кровати с таким умиротворенным видом, будто спал, женщины кругом голосили, а я не мог понять, в чем дело, считая, что Джимми надо попросту хорошенько растолкать. Елен, первая нарядившаяся в траур, суетилась, поспешно отдавая распоряжения о похоронах и о снятии посмертной маски: «Это для памятника», — уточнила она. Я выглянул в окно и увидел пустующий второй год постамент в центре дворцовой площади Свободы, где до этого стояло каменное воплощение бывшего хозяина этой страны, которое тогда свалили с помощью тросов и бульдозера на второй день апельсинового путча… А Джима не повезли даже в больницу — ведь «от пневмонии в наше время умирают редко»… Я представил, как на этом месте стоит огромный и белый Джим Гаррисон в своем обычном балахоне и тянет руки то ли к собравшимся внизу людям, то ли к восходящему солнцу, и мне стало смешно, и я захотел поделиться этой шуткой с самим Джимом. Я обернулся с улыбкой и увидел его лежащего на кровати. Елен, хлопотавшая над ним, глянула на меня исподлобья и моя улыбка сползла в карман. Я вышел.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу