Олег Сенцов - Купите книгу — она смешная

Если бы в этой стране кто-то когда-нибудь составил нормальный рейтинг популярности и, не взглянув утром на градусник и с него списав показания популярности действующего президента по Фаренгейту, а спросил бы людей, то Джимми уделал бы нынешнего главу по всем правилам. Людям нужно верить в чудо и в чудо-людей, в то, что они есть, в то, что они лучше обыкновенного человека и даже тебя самого. Они все знают, они все могут, за ними надо идти, куда — не важно, они знают, куда надо! Человек, который хоть раз в жизни слышал Джима, был готов идти сдавать за него кровь, всю до последней капли, и если надо, то выпить ее сколько нужно и у его врагов. Если Джим сам заговаривал с таким человеком, то он автоматически записывался в кандидаты в лоно святых нашей церквушки. Правда, лоно святых, окружавших Джима, особенно во время справления им нужд, было уже давно сформировано довольно плотным кольцом и пробиться туда не представлялось возможным. Кстати, самого Джима к тому времени уже никто не называл Джимом. Кроме меня все к нему обращались на ТЫ, но на именно такое ТЫ с больших букв, и произносилось это так же величественно как и писалось. За глаза Джима все, соответственно, называли Он, с одной заглавной буквы — все-таки третье лицо, как ни крути. Местные же Джима называли Набии, в любых случаях. Я не знал, что означало это слово, но мне кажется, я уже где-то его слыхал.

Вообще где-то примерно так, потихоньку, помаленьку мы с нашими набиизятами, или, лучше, набиизявцами добрались до пригородов Столицы. Меня удивляло, почему правительство никак не реагирует на перемещение такой огромной массы народа, нас было, по меньшей мере, тысяч сто. Во всех городках, которые мы проходили, наличие какой-либо власти, а тем более военного присутствия не наблюдалось, лишь когда наше путешествие стало подходить к концу, над нами стали иногда пролетать военные вертолеты, да и то высоко. А то, что наше путешествие, впрочем, как и весь путь земной подходят к концу практически одновременно, я понял, когда увидел через щелку в брезенте оборонительную линию, аккурат перед началом первых кварталов — траншеи, колючая проволока, мешки с песком, пулеметные гнезда, танки, пушки и много, много касок и автоматов. Мы уверенно подошли на расстояние полета стрелы и так же уверенно встали. Джим со своим политбюро ушли в свой штаб на совещание — в одном из городов благодарные фанаты подарили Джиму огромный красный шатер, расшитый золотыми попугайчиками. Я почему-то был уверен, что первый залп из пушек будет именно по нему. В шатре наверняка снова нарезали бумажки с крестами и скоро приступят к гаданию на кофейной гуще, но тут из динамиков прозвучал голос самого Зевса о том, что всем надо расходиться — нам тут и без вас тошно и жрать нечо, зато есть разрешение правительства на округление населения страны, которое как раз выпирает тысяч так на сто таких вот голодранцев. Затем нам дали три минуты до начала розыгрыша подачи противником, а наш тренерский состав все никак не мог объявить комбинацию, хотя тайм-аут уже подходил к концу. Тут меня прострелила мысль о том, что у меня практически на передовой стоит грузовик, набитый чемоданами с деньгами! Меня начало тошнить и скручивать. Я начал ползать по своим баулам и ощупывать их, как слепой. Почему, вы спросите, я не оставил большую часть в сейфе, а все взял с собой?

В этот момент я и сам себя пытал этим вопросом и не находил ответа в пустой голове.

Прошло две минуты. Голос с Олимпа громко объявил, что у нас осталась минута, чтобы разойтись или помолиться, и начал обратный отсчет. Вертолеты начали делать боевой разворот, а танки совсем нехорошо загудели. Тут из шатра вышел улыбающийся Джим, за ним вся его братия с такими лицами, будто у них у всех кто-то резко умер. Елен осталась внутри, видимо, ей срочно понадобилось прилечь. Джим, молча, зашагал к линии обороны военных и лишь проходя мимо меня, на секунду положил мне руку на плечо. Мужчины недовольно загудели, женщины схватились кто за сердце, кто за рот и начали тихонечко подвывать, родившиеся к тому времени дети заплакали, неродившиеся — недовольно забили ножками в утробах. Затем все враз стихло и стало слышно, как пули чешутся в стволах и затворах, как им тесно в рожках и обоймах, как им хочется напиться человеческой крови, нарваться мяса и наломаться костей. Наступил критический момент. Джим подошел уже вплотную к траншее. Голос Вершителя Судеб прокашлялся в динамике и спросил, явно пытаясь напускной сердитостью заглушить волнение: