Ирвин Шоу - Богач, бедняк

— Мы с вами не в Нью-Йорке и не в Калифорнии, — сказал Рудольф.

— У нас здесь полно студентов и ниггеров, — упрямо гнул свое Скэнлон. — Если бы вы только увидели собственными глазами, что они вытворяли у вашего дома, то не стали бы возражать.

— Я слышал об этом, — ответил Рудольф. — Они вытоптали всю лужайку перед домом, набезобразничали в саду.

— Они натворили куда больше, — сказал Скэнлон. — Я там сам, правда, не был, но там был Руберти, он мне все рассказал. — Руберти был тоже полицейским. — Грех даже упомянуть о том, что они делали, сказал мне Руберти. Так и сказал — грех вспоминать. Они требовали вас, распевали похабные песенки, молодые девушки изъяснялись на самом грязном, самом непристойном языке. Потом вырвали с корнем все деревья в вашем саду, а когда миссис Джордах отворила дверь…

— Неужели она открыла дверь? — в ужасе спросил Рудольф. — Для чего она это сделала?

— Ну, они стали бросать в ваш дом чем попало. Кусками дерна, грязью, пивными банками, и орали словно безумные: «Пусть выходит этот сукин сын, мать его так!» Это они про вас, господин мэр. Мне даже стыдно повторять при вас эти слова. Там находились только Руберти и Цимерманн, остальные полицейские были в студенческом городке. Ну и что эти двое могли сделать с улюлюкающими, орущими дикарями, которых там собралось не меньше трехсот? Так вот, как я сказал, миссис Джин отворила дверь и заорала на них.

— О боже! — вздохнул Рудольф.

— Я вам правду говорю, ее может подтвердить вам потом любой, — рассказывал Скэнлон. — Когда миссис Джордах открыла дверь, все увидели, что она сильно пьяна и, хуже того, — абсолютно голая.

Рудольф смотрел прямо перед собой на красные хвостовые огни впереди идущих машин, на яркие фары автомобилей, мчащихся им навстречу по другой стороне шоссе.

— Там оказался какой-то фотограф из студенческой газеты, — продолжал Скэнлон. — Он сделал несколько снимков со вспышкой. Руберти кинулся за ним, но остальные пацаны взяли его в «коробочку», и тот улизнул. Не знаю, право, для чего им понадобились такие фотографии, но они у них есть, это ясно.

Рудольф попросил Скэнлона ехать прямо к университету. Главный административный корпус был ярко освещен юпитерами, и повсюду из открытых окон выглядывали студенты. Они выбрасывали наружу тысячи разных бумаг, орали на выстроившихся в линию полицейских, оцепивших здание. Полицейских было совсем мало, что внушало большую тревогу, но в руках у них теперь были дубинки. Когда они подъехали к автомобилю Оттмана, припаркованному под деревом, Рудольф сразу увидел, для чего им понадобилась фотография его обнаженной жены. Увеличенная до громадных размеров, она теперь свисала из окна на втором этаже.

В свете прожекторов громадное изображение стройного, совершенного, без малейшего изъяна тела Джин, с ее полной грудью, с угрожающе сжатыми кулаками и безумным лицом, свешивалось, как потешное знамя, над входом в корпус, прямо над высеченными на камне словами: «Познай истину, — и она сделает тебя свободным».

Рудольф вышел из машины, несколько студентов, торчавших в проемах окон, узнав его, приветствовали диким свистом и улюлюканьем победителей. Кто-то из них, перегнувшись через подоконник, неистово размахивал фотографией голой Джин, и казалось, что она исполняет какой-то непристойный танец.

Оттман стоял у своего полицейского автомобиля, с толстой марлевой повязкой на глазу, из-за которой его фуражка съехала на затылок. Только у шестерых полицейских на головах были шлемы. Рудольф вспомнил, что это он сам не подписал заявку Оттмана на еще две дюжины шлемов полгода назад, так как ему казалось, что это лишние расходы.

— Ваш секретарь сообщил, что вы возвращаетесь, — сказал Оттман без всякой преамбулы. — Поэтому мы не стали прибегать ни к каким насильственным мерам до вашего приезда. Они в шесть вечера захватили Дорлэкера и еще двух профессоров и заперли где-то в здании.

Рудольф кивал, разглядывая административный корпус. В окне на первом этаже он увидал Квентина Макговерна. Он уже был аспирантом и даже получил работу ассистента на кафедре химии. Он насмешливо улыбался, глядя на происходящее. Рудольф был уверен, что Квентин его заметил, и чувствовал, что его наглая ухмылка предназначалась лично ему, Рудольфу.

— Что бы сегодня ни произошло, Оттман, — сказал Рудольф, обращаясь к шефу полиции, — я приказываю вам арестовать вон того чернокожего в третьем окне слева на первом этаже. Его фамилия — Макговерн, и если вам не удастся задержать его здесь, арестуйте дома.