Жорж Кулецкий - Голубой Маврикий

— Мы где-то встречались? — поинтересовалась старшая дама.

— Не уверена, хотя в Москве все возможно. Меня зовут Катя Дождикова, — представилась модель.

— Екатерина Савельевна Красавина, — представилась в ответ ценительница картин. — Вы коллекционируете живопись?

— В какой-то степени да.

— Тогда нам стоит укрепить знакомство и выпить по этому поводу по чашке капуччино, — предложила Красавина.

Естественно, что кофейная церемония продолжалась гораздо дольше, чем занимает само поглощение напитка. Красавина вручила новой юной знакомой свою визитку и предложила приехать к ним «запросто», вместе со своим молодым человеком. «У нас есть, что посмотреть… Да хотя бы завтра вечером наведайтесь…»

«Полагаю, что англичане и французы каким-либо образом договорятся о своем влиянии и управлении островом, а никого другого сюда не пустят. Россия может, тем не менее, строить свои торговые отношения с Маврикием и получать отсюда различные товары. Российский флот может сюда заходить для пополнения провианта и воды, а командиры военных кораблей могут рассматривать только возможность укрытия в его гаванях в чрезвычайной ситуации, когда не видят иного способа спасения…

Если моя дальнейшая жизнь сложится благополучно, я хотел бы, чтобы мои наследники посетили эту землю обетованную, и, надеюсь, они разделят мои чувства.»

В квартире на Скатертном хозяева и гости расположились за журнальным столиком. Беседа была оживленная, все неплохо шутили. Слово за слово, и Филипп обмолвился, что прошлой осенью он побывал на Маврикии и теперь мечтает, что когда-нибудь снова соберется на остров.

— Вы там отдыхали с компанией друзей? Через турфирму? — поинтересовался Львович.

— Не совсем отдыхали, скорее, искали приключения. К счастью, удачно.

— Вы видели марку «Голубой Маврикий»? Я когда-то увлекался филателией и мечтал о ней, — вполне искренне признался Красавин.

— Видел. И голубой Маврикий, и оранжевый. А голубой даже в руках держал, — бесхитростно признался Филипп.

И Львович вдруг понял, что в гостях у него сидит тот самый «Филя», который нашел ту самую марку. Жизнь выкинула такой фортель, который невозможно придумать — Красавин считал еще не так давно этого «всезнайку» своим личным врагом, который ограбил его, а вот он тут и пьет кофе в его доме, а марка лежит где-то в сейфе швейцарского банка, и теперь ее уже никто не увидит. Но Львович умел держать удар судьбы и даже улыбаться.

В гостиничном номере в Амстердаме Игнат и Филипп готовили Василия к предстоящей церемонии. Жених — в белой парадной форме офицера российского флота. Пуговицы были надраены до ослепительного блеска, прическа соответствовала, с одной стороны, уставу, а с другой — была достаточно «творческой».

Игнат пришел к другу в номер не с пустыми руками, он принес из своего номера впечатляющий коричневый, свиной кожи саквояж, с которым прибыл накануне. Оттуда, дождавшись решающего момента, торжествующе достал… кортик. Настоящий офицерский кортик в ножнах, на портупее со львами, с якорями на темляке, с ручкой настоящей слоновой кости.

— Ты как кортик-то провез? — не скрывал своего удивления Василий.

— Сказал, что лечу на гастроли оперной труппы Большого театра и буду петь партию Пинкертона в «Мадам Баттерфляй».

— Неужели поверили? А если бы попросили спеть?

— Спел бы. Я в школьном хоре знаешь как пел… Громче всех.

На самом деле в аэропорту Домодедово, где-то внизу, куда пассажиров не пускают, где через огромный сканер пропускали все чемоданы, дежурный нажал кнопку «стоп», увидев в чемодане большой нож.

И тут же голос диктора возвестил на весь аэропорт: «Господина Коршикова просят подойти стойке досмотра личного багажа у паспортного контроля». Там его встретили и повели через дверь «служебный вход» по лестнице вниз, туда, где транспортером перемещался багаж всевозможных рейсов, проходя через огромный сканер. В стороне стоял чемодан Игната. Дежурный таможенник вместе с милиционером поинтересовались: ваш?

— Мой, — согласился Игнат.

— Это у вас там такой большой нож лежит?

— Ножи, дорогие мои, на кухне бывают, а это — офицерский морской кортик, — красиво, со значением, почти баритоном произнес Игнат. — Правда, для меня это — реквизит. Я лечу петь партию Пинкертона в опере «Чио-Чио-сан». Он приносит мне удачу. Я всегда надеваю его перед выходом на сцену. Так сказать, примета. Без него ария не пойдет…