Жорж Кулецкий - Голубой Маврикий

Довольно скоро Катя стала помогать Филиппу, обсуждая с ним новые проекты, и они все больше времени проводили вместе. Оказалось, что у нее хороший вкус, но главное, у нее появились идеи, которые вполне могут быть реализованы с помощью Филиппа. И уже стало трудно понять, то ли у них деловое сотрудничество, то ли взаимные симпатии, а может быть, и то и другое и даже нечто третье, что принято именовать Любовью…

Катя уже собралась поднести чашечку ко рту, даже губы сложила этакой трубочкой, как вдруг Филипп остановил ее руку, повел ее вниз, заставив поставить чашку на блюдце. Потом он вынул из ее чашки чайную ложечку и положил ее на блюдце.

— Филипп, ты что? — ошарашенно спросила Катя.

— Извини, это у меня уже подсознательно, — чуть смущенно ответил он. — Это уже условный рефлекс, выработанный еще в детстве.

— На что рефлекс?

— Понимаешь, мы с двоюродным братом летом жили на даче и как-то вечером пили чай на веранде. И бабушка Оля сказала, что она нам расскажет анекдот. Конечно, мы тут же уставились на нее. «Приходит тетя к доктору и спрашивает: почему, когда я пью чай, что-то горячее железное бьет меня в правый глаз? А доктор ей говорит: дура, ложку из чашки вынимать нужно». Мы, естественно, хохотали долго и весело, сама понимаешь, слышать из уст строгой бабушки слово «дура» было сверхнеобычно. Мне тогда было лет пять. Но с тех пор я видеть не могу, как кто-то пьет чай или кофе, не вынимая ложечки, и машинально вынимаю ее сам. Извини, конечно, но это оказалось сильнее меня.

Глянув на всякий случай, где ложечка, Катя все-таки допила кофе. Но детский анекдот запомнила на всю оставшуюся жизнь. По крайней мере на жизнь с Филиппом. А это входило уже в ее пока что не слишком отчетливо проступавшие планы.

После окончания переговоров Филипп поднялся в свой номер и, рухнув в кресло, минуту-другую сидел расслабленно. Он добился того, чего хотел, его «команде» осталось отшлифовать протокол о намерениях, завтра утром его подписать и дальше уже работать над контрактом с конкретными цифрами. Филипп опустил руку в боковой карман пиджака и достал телефон, который предусмотрительно выключил перед началом переговоров. «Кто это нам звонил за эти три часа?» — и он начал открывать номера на экране. А вот и звонок от Кати, в 14.30 по-московски. Он сразу же отзвонил в ответ.

— Катюшенька, ты звонила? Что хотела сказать? — заворковал Филя.

— Звонила сказать, что люблю тебя.

На фоне утренних переговоров по бизнесу, а речь шла о потенциальных десятках миллионов, это было как нокаутирующий удар — видеть видишь, слышать слышишь, а вот ни сказать, ни что-то сделать в ответ не можешь. Только коленки подкашиваются.

— Катюшенька, я скоро к тебе приеду, — быстренько пробормотал он, не очень понимая, что говорит и обещает. — Ставь чайник…

— А ты где?

— В Вене. Но это ничего, я быстро.

На самом деле Катя днем слушала радио, и по какой-то программе Стиви Вандер пел на английском нежно и сладко: «I just called — to say — I love you». Песня весьма почтенного возраста, но она впервые вслушалась в слова, и ей захотелось тоже позвонить. Сначала она огорчилась, что Филипп не ответил, но вспомнила, что он вчера должен был куда-то на пару дней уехать, и лишь вздохнула. И вот к чему это привело теперь.

Собрать вещи удалось за мгновение, тут же вызвал Олега, благо тот никуда не ушел из номера, полагая, что они через час пойдут куда-нибудь поедать очередной венский шницель, запивая бокалом венского пива. Партнеры тоже оказались в зоне досягаемости, и он быстро объяснил им, что, поскольку все вопросы согласованы, бумагу завтра утром подпишет Арнаутов, а ему надо срочно в Москву. «Форс-мажор», понимаете. В Москве было уже восемь вечера, когда Филипп вылетел в Россию, чтобы успеть до полуночи примчаться к Кате.

Наутро Олег Арнаутов объяснил все партнерам одним словом — любовь. Партнеры понимающе закивали головами. Правда, ехидный Беат Трауб предложил в следующий раз брать эту самую «любовь» с собой, так будет, мол, гораздо дешевле и удобней. Но протокол при этом подписали, оставив в одном месте пробел для подписи Филиппа.

Однажды в субботу днем Катя забрела на традиционный московский блошиный рынок, который проходил на Тишинском рынке. Она рассматривала старые этюды, пытаясь распознать, к какому времени они относятся, не говоря уже о фамилиях живописцев.

Рядом с ней стояла с увеличительной лупой в руке ухоженная дама уже серьезного возраста и также внимательно вглядывалась то в один, то в другой квадратик. Иным словом назвать этюды было нельзя — они меньше того, что называют словом картина, но и, конечно, это не миниатюра. Так что — квадратик. Наконец она обратила внимание на соседку, глянула не нее, пытаясь вспомнить, где они виделись, и поздоровалась. Катя улыбнулась в ответ и тоже поздоровалась. Все шло по правилам хорошего тона — первой здоровается старшая по возрасту.