Тони Моррисон: Боже, храни мое дитя

– Я поправлюсь?

Букер улыбнулся.

– Конечно, поправишься! То есть вообще без вопросов! – И он, наклонившись, поцеловал ее в нос.

Куин облизнула пересохшие губы, закрыла глаза и крепко уснула. Даже стала похрапывать.

Утром в больницу вернулась Брайд, чтобы сменить Букера, он рассказал ей, что произошло, и они решили отпраздновать это великое событие совместным завтраком в больничном кафетерии. Брайд заказала овсянку, Букер – апельсиновый сок.

– А как же твоя работа? – вдруг спросил Букер, подняв бровь.

– Что именно тебя интересует?

– Я просто спросил, Брайд. Это обычный разговор за завтраком, понимаешь?

– Насчет работы ничего не известно. Да мне, в общем-то, все равно, что с ней. Ничего, другую найду.

– Вот как? Правда?

– Правда. Ну а ты? Так и будешь тут вечно торчать и лес валить?

– Может, и буду. А может, и нет. Вообще-то лесорубы на другое место переезжают после того, как лес вырубят.

– Ну что ж. А насчет меня ты не беспокойся.

– Но я все-таки беспокоюсь.

– С каких это пор?

– С тех пор, как ты кокнула пивную бутылку о мою голову.

– Мне очень жаль…

– Если честно, мне тоже.

Они посмеялись.

Вдали от больничной койки, испытывая облегчение в связи с тем, что Куин стало лучше, они, наконец, немного расслабились и теперь развлекались ничего не значащей болтовней, словно старые супруги.

Затем Букер, вдруг что-то вспомнив, щелкнул пальцами и вытащил из нагрудного кармана рубашки золотые сережки Куин. Их сняли, когда бинтовали ее обожженную голову. Все это время сережки в маленьком пластиковом пакетике лежали в ящике прикроватного столика.

– Возьми, – сказал Букер. – Она этими сережками всегда очень дорожила; ей было бы приятно, если бы ты поносила их, пока она не выздоровеет.

Брайд невольно коснулась своих мочек, нащупала в них неожиданно вернувшиеся дырочки и расплакалась от счастья, улыбаясь сквозь слезы.

– Дай-ка я. – Букер аккуратно вдел украшения ей в уши и сказал: – Хорошо, хоть серьги были на ней, когда дом загорелся. Там ведь совсем ничего не осталось. Ни писем, ни записной книжки, ничего. Все сгорело. Так что я даже матери позвонил и попросил ее связаться с детьми Куин.

– А она поддерживает с ними связь? – спросила Брайд, слегка вертя головой и с наслаждением чувствуя, как покачиваются в ушах золотые диски. «Значит, постепенно все возвращается? – думала она. – Почти все. Почти».

– Да, с некоторыми, – ответил Букер. – У нее дочка в Техасе учится. В медицинском. Ее легче всех будет найти.

Брайд помешала ложкой овсянку, попробовала, поняла, что каша совершенно остыла, и сказала:

– Куин говорила, что ни с кем из них больше не видится. Но деньги они ей присылают.

– У каждого своя причина, чтобы ее ненавидеть. Насколько я знаю, кое-кого из детей она сама бросила, когда в очередной раз замуж вышла. Она ведь много мужей сменила. И каждый раз то ли не хотела взять с собой детей, то ли не могла. Да и отцы прилагали все усилия, чтобы малыши ей не достались.

– Мне кажется, она все-таки очень их любит, – сказала Брайд. – У нее в домике их фотографии повсюду.

– Это да. Хотя тот гребаный ублюдок, который моего брата прикончил, тоже все свое логово фотографиями жертв увешал.

– Но, Букер, это ведь не одно и то же!

– Нет? – Он почему-то выглянул в окно.

– Нет. Куин любит своих детей.

– Они так не думают.

– Ох, прекрати это, – отрезала Брайд. – Хватит глупых споров о том, кто кого любит, отвратительный ты тип! – Она оттолкнула на середину стола плошку с овсяной кашей и отпила немножко апельсинового сока из его стакана. – Пошли. Надо снова к ней заглянуть, посмотреть, как там дела.

Остановившись по обе стороны от кровати Куин, оба страшно обрадовались, когда услышали ее голос. Она громко и внятно сказала:

– Это ты, Ханна? Да? – И Куин, тяжело дыша, в упор посмотрела на Брайд. – Подойди сюда, детка. Ты меня слышишь, Ханна?

– Кто такая Ханна? – шепотом спросила Брайд.

– Ее дочь. Та студентка-медичка.

– Значит, она думает, что я – ее дочь? Господи! Это все наркотики, которыми ее пичкают. От них все мозги набекрень.

– А может, наоборот? Может, они ей мозги как раз прочистили? – И Букер шепотом пояснил: – С Ханной все далеко не так просто. У нас в семье ходили слухи, что в свое время Куин то ли не обратила внимания на жалобы девочки – когда Ханна поведала, что ее папаша к ней пристает, – то ли вообще запретила говорить на эту тему. Не помню уж, кто он был, то ли азиат, то ли техасец, а может, и еще кто-то. В общем, Куин дочери не поверила. И с тех пор лед между ними так и не растаял.