Тони Моррисон - Боже, храни мое дитя

А ведь они ее погубят, эту нежность, думала она. Станут каждый по отдельности цепляться за горестные переживания, за то, что случилось давным-давно, за ту боль, которую жизнь причинила их чистым невинным душам. И оба так и будут вечно переписывать заново свою печальную историю, прекрасно зная ее содержание, но все же угадывая и другую тему, пытаясь придать старой истории новый смысл и отбрасывая за ненадобностью то, что конкретно послужило ее источником. Какая бессмысленная трата времени и сил! Куин по личному опыту знала, как трудна любовь и как она эгоистична. И как легко разлучить влюбленных. Молодые бросаются из крайности в крайность – то воздерживаются от секса, то, наоборот, полагаются только на него; то совершенно не обращают внимания на своих детей, то буквально сжигают их любовью; то пытаются направить истинное, старое как мир чувство по новому пути; то наглухо запирают свою душу и не впускают туда новых чувств. И некоторое время молодость служит извинением для этой сладко-счастливой поры любви – но только до тех пор, пока пора эта не минует, а любовь не превратится в чистейшей воды глупость взрослых людей.

«А ведь я когда-то была хорошенькой, – вдруг подумала Куин, – по-настоящему хорошенькой, и тогда мне казалось, что этого достаточно. На самом деле какое-то время действительно так и было, но потом этого хватать перестало, и тогда мне пришлось стать настоящим человеком, способным как следует собственной головой думать. И, наконец, сообразить, что полнота – это состояние тела, а не болезнь. Научиться, опираясь на собственный опыт, понимать или хотя бы догадываться, что у разных людей на уме, особенно у людей эгоистичных». К сожалению, в том, что касалось ее детей, и ум, и сообразительность, и опыт пришли к ней слишком поздно.

Каждый из «мужей» отнимал у нее ребенка, а то и двух, либо предъявляя «свои законные права», либо просто на некоторое время исчезая вместе с ним. Один, например, забрал у нее сынишку и увез к себе на родину; второй заставил любовницу выкрасть у нее сразу двоих детей. И у всех этих «мужей», кроме одного – самого первого, душки Джонни Лавдея, – было более чем достаточно причин, чтобы притворяться в нее влюбленными: американское гражданство, паспорт, финансовая помощь, женская забота, уход в случае болезни и даже жилье, хотя бы и временное. А в итоге у нее попросту не оказалось возможности вырастить хотя бы одного из своих детей; они оставались при ней максимум до двенадцати лет. Она лишь через какое-то время сумела окончательно уяснить для себя мотивы этой ненастоящей, притворной любви – как собственной, так и всех ее мужей. И поняла, что, скорее всего, основным мотивом их было желание выжить, в буквальном и переносном смысле этого слова. Впрочем, сейчас вся «любовь» осталась в прошлом; теперь Куин живет в этом диком краю совершенно одна и, чтобы убить время, без конца что-то вяжет или плетет кружева; а еще она благодарит доброго Бога, который даровал ей теплое одеяло забвения и маленькую подушку мудрости в придачу, чтобы она хоть в старости обрела, наконец, покой.

Букера терзало необъяснимое беспокойство, а также глубокое недовольство и самим собой, и тем, как повернулись события. Особенно поразительной была открытая неприязнь, с которой Куин оценила его поступки. Он вышел из дома и присел на ступеньку крыльца. Уже спускались сумерки, и вскоре вся деревня – точнее, странное скопление случайных жилищ, где нет ни улиц, ни уличных фонарей, – должна была погрузиться во тьму. И тогда музыка, доносящаяся из радиоприемников, станет такой же далекой, как и мерцание за окнами телевизоров – в основном старых «Зенитов» и «Пионеров». Мимо прогрохотала парочка грузовиков с местными номерами; вскоре за ними промчалось несколько мотоциклов. Водители грузовиков все были в кепках; а у мотоциклистов на голове красовались шарфы, повязанные на современный манер через лоб. Букеру нравилась царившая в этих местах легкая анархия; нравилось и равнодушно-спокойное отношение поселка к своим обитателям, что, впрочем, было несколько смягчено присутствием рядом Куин, единственного человека, которому он полностью доверял. Букер и работу себе здесь нашел, время от времени помогая лесорубам и зарабатывая этим достаточно, но потом, к сожалению, он упал с подъемника и сломал плечо. Мысли Букера текли как попало, без всякой цели, но на каждом повороте в них врезалось одно и то же видение: чернокожая чаровница, спящая в его постели. Она, бедная, уснула, устав от крика и безумных своих попыток убить его или как минимум одержать над ним верх. И он никак не мог понять, что же все-таки заставило ее проделать такой долгий путь, неужели всего лишь жажда мести или слепая ярость? А может, все-таки любовь?