Тони Моррисон - Боже, храни мое дитя

– Не просто печально. Это событие, можно сказать, семью разрушило.

– Что же они такое сделали, раз он из дома ушел?

– Ничего. Просто стали жить дальше. И старательно делали вид, будто живут настоящей жизнью. Букер хотел, чтобы они почтили память брата – ну, там, какой-нибудь мемориал создали, или фонд, или еще что-нибудь в этом роде. Только у них его идея никакого интереса не вызвала. Совсем. Даже наоборот. Вот и произошел разрыв. Вообще-то, до некоторой степени и я в этом виновата. Я когда-то сказала Букеру, чтобы он ни в коем случае не отпускал брата, чтобы как можно дольше его оплакивал – так долго, как это будет необходимо. Но я никак не рассчитывала, что он поймет мои слова настолько буквально. Вот и получилось, что смерть Адама заполнила всю его жизнь. Да нет, стала его жизнью. Вот-вот, именно так, я думаю. И, по-моему, никакой другой жизни у него нет. – И Куин, заглянув в пустую плошку Брайд, предложила: – Еще?

– Нет, спасибо, но было очень, очень вкусно! Я просто не помню, чтобы когда-нибудь ела что-нибудь столь же восхитительное.

Куин улыбнулась.

– Это мой собственный рецепт. Называется «Объединенные Нации». Я соединила в нем рецепты тех городов, где родились мои семеро мужей. От Дели до Дакара, от Техаса до Австралии. Ну, там и еще несколько между ними затесалось. – И Куин засмеялась так, что плечи затряслись. – Господи, столько мужчин! И ведь в самом главном все одинаковые.

– А что в них самое главное?

– Право собственности.

«Столько мужей, и все же она живет одна», – подумала Брайд и спросила:

– А детей у вас нет? – Наверное, все-таки есть; фотографии маленьких людей были здесь повсюду.

– Детей у меня полно. Двое живут со своими отцами и их новыми женами; двое служат в армии – один на флоте, второй в авиации. А моя последняя дочка учится в медицинском колледже. Она – дитя моей мечты. Мой предпоследний сынок теперь отвратительно богат и счастливо живет где-то в Нью-Йорке. И все они в основном деньги мне присылают – это чтобы не нужно было самим меня навещать. Но они и так все время со мной. – Она обвела рукой стену с фотографиями детей, смотревших на нее из искусно сделанных рамок. – Я знаю, о чем они думают, как жизнь воспринимают. Только Букер никогда со мной связи не прерывал. Вот я сейчас попробую тебе кое-что показать, может, ты и поймешь, что у него на уме. – Куин открыла дверцу шкафчика, где были аккуратно сложены или висели на плечиках самые разнообразные материалы для шитья, а на нижней полке стояла старомодная хлебница. Порывшись в ней, Куин вытащила тонкую пачку сколотых вместе листков и протянула гостье.

«Какой чудесный почерк!» – удивилась Брайд, и вдруг до нее дошло, что она ни разу за все это время не видела, чтобы Букер что-то писал, хотя бы собственное имя. В пачке оказалось семь листков. По одному на каждый месяц – плюс еще один. Брайд медленно прочла первую страницу, с трудом водя пальцем по строчкам, потому что знаки препинания в тексте отсутствовали.

Эй девушка что таится там в твоей кудрявой головке помимо темных комнат с темнокожими мужчинами которые танцуя тесно прижимаются к тебе чтобы дать успокоение твоему изголодавшемуся рту жаждущему большего, того что наверняка есть где-то там и просто ждет когда язык и дыхание ласково коснутся твоих зубов яростно вцепившихся в эту ночь и пытающихся проглотить разом весь отвергнувший тебя мир а потому отрешись от своих неясных мечтаний и ложись на песок пляжа в мои объятья а я стану посыпать тебя этим белым песком принесенным с далеких берегов которых ты никогда в жизни не видела те далекие берега омывают воды такой чистоты и такой сияющей голубизны что стоит себе это представить и слезы выступают на глазах и ты понимаешь что ты действительно родом с этой планеты что ты ее часть и теперь можешь вместе с нею присоединиться ко всей вселенной под спокойное умиротворяющее пение виолончели.

Брайд дважды перечитала написанное, но почти ничего не поняла. Она взяла второй листок, прочла, и ей стало не по себе.

Ее воображение безупречно в том смысле что способно разре´зать и выскоблить кость даже не прикоснувшись к костному мозгу где и таится то грязное чувство жалобно тренькая как скрипка которая боится что ее струны лопнут и пронзительным криком возвестят утрату своей мелодии поскольку для нее постоянное пребывание в неведении лучше живой жизни.

Куин тем временем закончила мыть посуду и предложила гостье выпить виски, но Брайд эту идею не оценила.