Тони Моррисон - Боже, храни мое дитя

– Потому что я его укусила.

– Кого укусила?

– Одного типа. Из постоянных клиентов. Одного из тех, кому мать разрешала этим со мной заниматься. – Ой, смотри! Черника! – И Рейн, снова нырнув в придорожные кусты, принялась что-то собирать.

– Погоди-ка минутку, – заволновалась Брайд. – Чем именно она разрешала им с тобой заниматься?

– В общем, когда этот гад сунул мне в рот свою пипиську, я ее здорово зубами прикусила. Так что ей пришлось перед ним извиняться и возвращать уплаченную двадцатку. А меня она выгнала и велела стоять там, снаружи. – Ягоды черники оказались кислыми, а вовсе не сладкими, как ожидала Брайд. – А потом она не захотела пустить меня обратно. Я все стучала в дверь, стучала, а она только один раз ее приоткрыла и кинула мне свитер. – Рейн сунула в рот последние несколько ягод и тут же их выплюнула.

Когда Брайд представила себе эту сцену, у нее под ложечкой засосало. Как может женщина, мать, так поступить с ребенком, со своей собственной дочерью?

– А если бы ты снова с мамой встретилась, что бы ей сказала?

Рейн усмехнулась.

– Ничего. Я бы ей голову отрезала.

– Ох, Рейн. Ты же так не думаешь!

– Да нет, именно так я и думаю. Я вообще очень много об этом думала. Представлю себе, как это будет выглядеть – выпученные глаза, разинутый рот и фонтан крови из разрубленной шеи, – и мне сразу легче становится.

На обочине дороги виднелась гладкая поверхность какого-то валуна, а может, просто наружу вышла верхняя часть скалистой породы. Брайд взяла Рейн за руку и направилась прямо к выступавшему из земли камню, ласково ее подтолкнула, и обе уселись, устроившись поудобнее. Ни та, ни другая не замечали на той стороне дороги олениху с олененком, неподвижно застывших среди столь же неподвижных деревьев. А вот олениха очень внимательно следила за парой двуногих. Олененок жался к ее теплому боку.

– Расскажи мне, – сказала Брайд. – Расскажи мне все.

При первых же звуках ее голоса олениха и олененок умчались прочь.

И Рейн стала рассказывать. Ее изумрудные глаза то широко раскрывались и гневно сверкали, то щурились и темнели, превращаясь в оливковые щелочки, когда она описывала свою жизнь на улице и объясняла Брайд, какая памятливость, сообразительность и храбрость необходимы для такой жизни. Нужно уметь найти и запомнить такие общественные туалеты, куда пускают всех; научиться ловко избегать представителей органов опеки, полицейских, пьяных и наркоманов. Но самое главное – уметь найти для себя такое местечко, где можно ночевать в безопасности. На все это Рейн потребовалось немало времени. Она также постепенно научилась на глаз определять тех, кто может дать ребенку денег, и вовремя успевала догадаться, что некоторые из этих «добрых самаритян» могут от ребенка потребовать; она запоминала те кафе, рестораны и буфеты, где у черного входа можно встретить добрых и щедрых официантов или поваров. Кстати, одной из главных проблем было не только то, где найти еду, но и как сохранить ее на потом. Рейн сознательно ни с кем дружбы не водила – ни с молодыми, ни со старыми, ни с оседлыми, ни с бродягами. Ведь сдать ребенка властям может кто угодно. И кто угодно может сделать с ним что-то плохое. Лучше всех были проститутки, вечно торчавшие на перекрестке; они не только относились к Рейн по-доброму, но и предупреждали об опасностях своей профессии – о клиентах, которые уходят, не заплатив; о полицейских, которые занимаются с ними этим, а потом их же и арестовывают; о садистах, которые мучают их ради собственного удовольствия. Только Рейн-то напоминать об этом было вовсе не нужно; она и так прекрасно знала, какие гады встречаются среди мужчин. Однажды материн клиент, совсем жуткий старик, сделал ей так больно, что она громко вскрикнула, у нее сильно потекла кровь, и тогда ее мать влепила этому старикашке пощечину и заорала: «Убирайся вон!», а Рейн потом долго мыли с каким-то противным желтым порошком. Вообще, призналась Рейн, мужчины всегда ее пугали, от одного их вида девочку тошнило. А тогда, в дождь, она ждала, пристроившись на крыльце рядом со стоянкой грузовиков Армии Спасения, и очень наделась, что одна знакомая женщина, которая часто ездит на этих грузовиках, заметит ее и, может быть, подарит ей какое-нибудь пальто или ботинки. Эта женщина не раз совала Рейн какую-нибудь еду. И надо же было такому случиться, что мимо как раз проезжали Ивлин и Стив. Они ее заметили и остановились. Но стоило Стиву до нее дотронуться, как она сразу вспомнила тех мужчин, которые приходили к матери, и поняла, что надо поскорее бежать, прятаться. И убежала. А потому и пропустила тогда ту добрую женщину, которая ей еду давала.