Тони Моррисон - Боже, храни мое дитя

И вот теперь она уехала. Но кто знает, вдруг я когда-нибудь еще с ней увижусь?

Я очень по ней скучаю, по моей черной красавице.

Он до крови разбил себе косточки пальцев, и они уже начинали опухать. Незнакомый тип, которого он бил, больше не шевелился, и не стонал, так что, ясное дело, надо было поскорей оттуда убраться, пока кто-нибудь из студентов или охраны университетского кампуса не решит, что это он, Букер, преступник, а вовсе не тот гад, что валялся теперь в траве в расстегнутых джинсах и с торчавшим наружу пенисом – Букер нарочно оставил подонка в том самом виде, в каком и увидел его возле детской площадки. Там резвилось несколько детишек из преподавательских семей, а один мальчик качался на качелях. Того типа никто из них, похоже, заметить еще не успел, а он, облизываясь, смотрел на ребятишек и призывно махал своим маленьким белым «червячком». Самое противное – что он сладострастно облизывался. Именно это Букера и достало. Помусолит языком верхнюю губу, судорожно сглотнет и снова облизывается. Похоже, одно лишь созерцание ребятишек доставляло этому гаду почти столько же удовольствия, сколько и возможность их потрогать. В его уродливом воображении дети сами звали его, манили своими пухленькими ляжками и крепенькими ягодицами, зазывно обтянутыми штанишками или шортами, особенно когда они взбирались на горку или приседали, раскачиваясь на качелях.

Когда Букер его заметил, он сразу, не задумываясь, врезал ему кулаком прямо в мокрые губы, и по его спортивной фуфайке тут же мелкими точками рассыпались капельки крови. А когда этот поганец потерял сознание, Букер подхватил с земли свою сумку с книгами и пошел прочь – не особенно торопясь, но все же достаточно быстро, поскольку ему еще нужно было перейти через дорогу, вывернуть наизнанку фуфайку и успеть в аудиторию до начала лекции. На занятия он, правда, все-таки опоздал, но оказался не единственным: вместе с ним в аудиторию торопливо проскользнули еще несколько опоздавших, пристраиваясь в задних рядах и поспешно выкладывая на столы свои рюкзаки, кейсы и лэптопы. Лишь один из них достал блокнот и ручку. Букер тоже предпочитал все записывать от руки, но сейчас пальцы так распухли, что писать было бы трудно, и он решил просто послушать, но делал это невнимательно, время от времени почти задремывая, отчаянно зевая и прикрывая себе рот ладошкой.

А профессор все продолжал вещать что-то насчет Адама Смита [27]и его заблуждений; он, собственно, говорил об этом почти на каждой лекции, словно в истории экономики имелся только один ученый, труды которого были достойны отправки на помойку. А как насчет Милтона Фридмена [28]или этого хамелеона Карла Маркса? Букер увлекся деньгами и теорией обогащения совсем недавно. Четыре года назад, будучи студентом последнего курса, он стал понемногу посещать лекции по самым различным направлениям – от психологии, политологии и классической философии до всевозможных афроамериканских исследований; все эти курсы читали лучшие преподаватели университета, и лекции их отличались блистательными описаниями и критикой различных теоретических и практических работ, но никто из них так и не смог достаточно удовлетворительно, с точки зрения Букера, ответить ни на один его вопрос, начинавшийся со слов «почему» или «зачем». Он не без оснований подозревал, что большая часть его вопросов, касавшихся рабства, линчевания, насильственного труда, издольщины, расизма, реконструкции Юга после Гражданской войны, джимкроуизма [29], принудительных работ для заключенных, миграции, гражданских прав и революционных движений чернокожих, так или иначе связана с деньгами.

Деньги утаенные, деньги украденные, деньги как власть и как война. А где, например, лекция о том, что одно лишь рабство дало экономике огромной страны мощный толчок, позволив всего за двадцать лет превратиться из страны аграрной в страну высокоиндустриальную? Ненависть белых людей, их насилие послужили топливом для двигателей выгоды и экономического развития. Так что Букер, получив диплом и поступив в аспирантуру, решил заняться экономикой – ее историей, ее теориями, – желая понять, как влияли деньги на формирование каждой из разновидностей экономического, политического и морального гнета, как благодаря деньгам были созданы все империи, все государства, все колонии, а также Бог и Его враги, успешно используемые для того, чтобы, пожиная плоды чужого труда, благополучно скрывать собственное богатство. Букер прекрасно понимал, сколь сильно избитый, полуголый, неимущий Царь Израилев, распятый на кресте и выкрикивавший проклятья предателям, противопоставлен служителям церкви и даже папам римским, облаченным в великолепные одежды, расшитые драгоценными самоцветами. Тем многочисленным папам римским, что бормочут свои проповеди под сводами Ватикана. Да, именно так: «Крест и церковные своды!» Именно так он, Букер Старберн, назовет ту книгу, которую непременно напишет!