Ивайло Петров - Облава на волков

Теперь я уже был вполне уверен, что это он, настолько уверен, что мне захотелось его догнать. Но тут я подумал, что раз он, после того как мы в течение трех лет встречались у меня дома, делает вид, будто не узнает меня, значит, у него есть на это серьезные причины. Что это могли быть за причины? Он не объявился ни вечером, ни на следующее утро. Администратор сказал мне, что такое лицо в гостинице не зарегистрировано. Господин, которого я видел, очевидно, посещал кого-то из живущих в гостинице. Всю дорогу домой и до самого недавнего времени я гадал, почему он отвернулся от меня в той швейцарской гостинице, и наконец пришел к заключению, что он, быть может, связан с международным шпионажем.

Какой страшный мир! Какое сложное существо человек. Если Пашов связан со шпионажем, то на кого он работает? То, что он так пламенно говорит о коммунизме, совсем не значит, что он служит Советской России, скорее наоборот. Может, он так открыто пропагандирует идеи коммунизма, чтобы прикрывать этим работу на фашистов.

О Советской России я почерпнул много сведений из французской печати. Они крайне противоречивы. Одни ужасаются тамошнему суровому диктаторскому режиму, другие в восторге от советской власти. Власти, которая ведет тяжелую борьбу с экономической отсталостью царской России, на благо народных масс. Некоторые французы, как и другие иностранцы, посетившие Советскую Россию, говорят, что там осуществляется великое возрождение человечества.

Но фашизм я знаю. И у нас, и в других странах. Это политический пароксизм. Я видел его в оккупированной Франции, видел демократию, придавленную сапогом. Видел я его и в Германии. Ни одному другому народу не удалось навязать такой стадный психоз. Нигде личность так не подавлена и не унифицирована, и кем — посредственным кровожадным фюрером. И свитой его подголосков. Как это можно — чтоб целым народом управляла банда люмпенов, с наглой уверенностью утверждающих, что они преобразят мир! Мы славословим народ, а народ — это толпа, которую может скрутить каждый, у кого есть для этого амбиции и способности. И здесь тоже дело не обходится без смерти. Это страх перед ней превращает людей в стадо. И диктатор это знает.

Фашизм — это безумие. И как может Александр Пашов служить этому безумию? Может ли в таком человеке, как он, прятаться чудовище? Не хочется в это верить, но кто знает. От человека всего можно ждать.

Итак, чтобы обеспечить себе бессмертие, мы должны отказаться от разумного мышления. Вера начинается там, где мышление кончается. Может ли существовать более невозможное условие для бессмертия? И как человечество пришло к этой истине, если не с помощью разума? Ведь человек, лишь только открывает глаза, хочет все увидеть, потрогать, узнать. Он задает в день по сто вопросов, и это — разум.

Ваш бог, который не хочет невозможного, не бог, а гнусный идол. Это говорит один из героев Достоевского. Человек из подполья. Древняя, древнейшая библейская химера, позже превращенная религиозными писателями в обязательное условие истинной веры. Ведь еще древний Авраам, как только бог призвал его принести своего сына Исаака в жертву, занес нож, готовый зарезать его, как ягненка. И если бы бог не остановил его руку, он сделал бы это не моргнув глазом. Но бог, разумеется, остановил его руку, так что мы не можем понять, насколько в сущности была сильна вера Авраамова, действительно ли он был готов убить сына.

Легенда эта мелковата. И весь ее смысл, если он есть вообще, заключается в том, что вера — это невероятный парадокс и что именно этот парадокс может превратить убийство в святое дело. Вернуть Аврааму его сына.

Но чтобы верить, как Авраам, я должен обезличиться, подавить свою волю, потерять свое Я. Отказаться от своей души. «Каждый из вас, кто не может отречься от всего своего, не может пойти со мною». Или: «Если кто хочет идти за мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за мною; ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради меня, тот обретет ее».

Некто Игнатий, доставленный в Рим, дабы быть растерзанным зверьми, просит тамошних христиан не пытаться его спасти. «Ничто не может удержать меня от того, чтобы пойти к Христу. Я предпочитаю умереть за него, чем властвовать над всей землей. Я горю желанием умереть, как он». И действительно, целые поколения мучеников с радостью принимали смерть из любви к Христу. И даже жаждали предать себя величайшим страданиям и смерти, чтобы испытать его муки и его смерть.