Ивайло Петров - Облава на волков

Но и он теоретик, к тому же совсем молодой. Панта реи и то, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды, означает, что она меняется каждый миг. Но это механическое изменение. Материалисты приписывают это свойство и человеку, но аналогия эта ошибочна. Человек меняется, но тоже механически. Он развивает свою материальную и техническую культуру, но в нравственном отношении не меняется. А цель любой революции — именно нравственные перемены.

Завидую мертвым. Они преодолели ужас смерти и перешли в ничто. Почему я испытываю ужас перед этим ничто? Миллиарды и миллиарды людей уходили в его лоно, уйду и я. Годы, которые мне осталось прожить, будут заполнены ожиданием смерти и ужасом перед ней, и это мучительное ожидание ничем не может быть оправдано. Человека, который дошел до той истины, что жизнь лишена смысла, смерть не должна пугать. Свободен и счастлив тот, кто может по своему усмотрению располагать своей жизнью. В конце концов, если я лишусь земной жизни, я ничего не потеряю, если же «наверху» есть жизнь — выиграю.

Да, вот единственный смысл жизни — бессмертие.

Если второй жизни нет, природа — уголовный преступник. Рецидивист. Но где осуществится эта вторая жизнь? Здесь, на земле, — нет. «Наверху», на том свете? Его не существует, он выдуман религиями. А религии — это самое бесспорное доказательство усилий человека преодолеть смерть. Вся деятельность человека, с тех пор как он появился, есть борьба против так называемой необходимости, царящей в природе. Вера в загробную жизнь — это отрицание смерти. Религия — это надежда на бессмертие. Бывают реальные надежды, например, надежда на то, что посеянное даст весной всходы, вырастет и летом принесет плоды. Вероятность того, что стихийные бедствия уничтожат посеянное, составляет всего один процент, да и то не каждый год. Но бывают и обманчивые надежды. Одна из них — потусторонняя жизнь, воскресение.

Стремление человека к бессмертию души так сильно, что он доходит до абсурда, то есть до веры в это бессмертие. В религиях говорится, что бог создал человека, на самом же деле наоборот. Человек создал бога как упование и надежду.

Где бог, который поможет нам и нас утешит?

Бог может все — утверждают религиозные мыслители. Но некоторые добавляют, что полной гарантии его существования нет. В нем всегда можно усомниться, можно его отвергнуть. Не следует искать и открывать его рациональным путем, он не в бытии, а в духе. Раз бог все может, то вера в него — это борьба за возможности. Она открывает путь к бессмертию.

Да, бог — наша единственная надежда, единственное спасение. Если мы сумеем возвыситься до него, мы победим ничто. Только не следует забывать — бога нельзя постичь, идя путем разума. Наш разум подозрителен и ограничен. Он ищет истину, справедливость и добро здесь, на земле, исходя из логических построений, и так создает закон, а следовательно — грех. Разум приносит человеку самые большие страдания, но кто его создал? Конечно, бог, кто же еще.

Но почему?

На этот вопрос некоторые философы отвечают, что бог сотворил все, но разум и мораль не сотворены. Они предвечны. Прекрасный ответ, ничего не скажешь. Дверца для того, чтобы выбраться из лабиринта этого явного противоречия. Таким образом обеспечивается и ответ на вопрос, почему бог так безучастен к судьбе человека. Раз не он создал мораль, то и добро не в его ведении. Он существует в этом мире инкогнито и не имеет ничего общего с мудростью, моралью и истиной. Они выдуманы разумом.

Древние полагали, что независимо от того, бессмертна ли душа, мы должны быть добродетельны, а Блаженный Августин отвечает на это афоризмом, который гласит, что добродетели язычников суть лишь блестящие пороки.

Великолепный афоризм, конечно, но — всего лишь афоризм.

И еще: «Бог повсюду, откуда приходят невежественные люди и приводят в восхищение небо».

А почему Иисус учит нас быть добродетельными здесь, на земле? Он, правда, говорит, что блаженны те, кто не соблазнится о нем, но в то же время советует нам отдать одну из двух рубашек тем, кто беднее нас. Разве это не добродетель?

Позавчера Илко Кралев сказал мне, что Александр Пашов с полгода назад уехал в Швейцарию изучать медицину. Я давно спрашивал о нем, но Илко отвечал, что не знает, где он. И только теперь сказал. У меня такое чувство, что, хотя они близкие друзья, а может быть, именно поэтому, отъезд Александра Пашова в разгар войны для него загадка. Потому я и не счел нужным сказать ему, что месяца два назад видел Пашова в Цюрихе, на обратном пути из Мюнхена. Я хотел добраться до Парижа, куда я вез кучу рекомендаций от софийских знакомых, но доехал лишь до Мюнхена. Сначала я был не вполне уверен, что молодой человек, на которого я обратил внимание в цюрихской гостинице, действительно Пашов. Поскольку я не ждал увидеть его за границей, в первую минуту я подумал, что обознался. Позже, чем чаще и подробнее я восстанавливал в памяти его походку, рост, выражение лица и глаз, тем больше убеждался, что это был он. Мы разминулись в трех шагах от портье. Я входил в гостиницу, он выходил. Взгляд его остановился на мне дольше обычного, и когда я открыл рот, чтобы поздороваться, он отвернулся и быстрым шагом направился к выходу. Он был элегантно одет — серое пальто, серая шляпа с широкими полями, серые перчатки.