Атанас Мандаджиев - Старт

Свежевыпавший снег покрыл все вокруг. Два холмика словно пара обуви. Он раскидывает снег — два камня. И много их, таких холмиков.

Он отходит и стучит в окно. Внутри Деян склонился над доской, весь — в своих проводочках.

— Деян, ты спрятал мои ботинки?

Деян не слышит — он поглощен подведением итогов.

— Дай мне ботинки, Деян, я опаздываю!

— Оно и лучше! — произносит Деян тоном заклинателя, не поднимая головы.

И Суеверный отправляется босиком. Ноги тонут в сугробах. Мерзнут. Он тащит их, как полуобгорелые бревна.

— Три но́ги! Как следует! Изо всех сил! — строго приказывает Деян.

— Нет времени! Я опаздываю — кричит Суеверный.

Он уже не чувствует своих ног. Но продолжает тонуть в сугробах. Ноги превратились в два обугленных корня.

Вожак хочет их закутать и согреть, как два промерзших саженца. Снег превращается в белые бинты, обернутые вокруг ног.

Суеверный лежит в больнице. Сугробы — это белые простыни на операционном столе. Он вскакивает и босиком бежит по снегу.

— Босиком до Памира! — бросает Насмешник.

Суеверного привязывают к операционному столу.

— Обе, доктор? — спрашивает он.

— Только до колен! — успокаивает врач. — Сможешь еще танцевать на протезах!

— А в горы подниматься смогу?

— Мальчик мой, выбрось это из головы!

Юноша тонет в снежном пепле.

Снег окутывает его.

Лавина прижимает к его губам белый тампон — наркоз!

Но он мечется, он не хочет забвения.

Еще немного, еще один проблеск сознания, и он откроет одну из человеческих тайн.

Мы созерцаем природу, но не проникаем внутрь ее.

А она проницательно наблюдает за нами.

Мы все предвидим, все предусматриваем. Одно-единственное звено упускаем — случайность. Но разве наша вера в полное отсутствие случайностей не есть суеверие?

Мы не верим снам и предчувствиям.

Мы верим нашему разуму.

Что является бо́льшим суеверием?

Мы вычеркнули сны из разряда природных явлений.

А природа вдруг рассердится на наше высокомерие и единым дуновением напомнит нам о том, что мы не так уж всемогущи.

Тайна заключается в том, что… существуют тайны. И он должен всем поведать об этом!

А лавина не дает…

Наконец лицо его принимает спокойное выражение. Он ожидал, он предчувствовал какую-то угрозу. А теперь нечего больше ждать, не о чем тревожиться. Неведомое воплотилось в жизнь. Он испытывает удовлетворение. Предчувствие не обмануло его.

Значит, существует нечто в нем самом, на что он может уповать.

Верный голос.

Верный, истинный…

Суеверный пробуждается от лавины. Белый сон забыт. Вокруг — пестрота жизни. Быстроглазый летний день. А может быть, это снегу снится, что он был человеком, или человек видит себя во сне превращенным в снег.

Горы снова зелено-молоды.

Момчил — светлый юноша, а летний день — молод, подобно горам. Момчил еще не суеверен. Суеверия проклевываются глубоко, в тени.

А вокруг простор жмурится от света. И ни единой тени на челе дня. Ни единого темного дуновения в душе.

И тут раздался крик. Странный, пронизывающий возникший, казалось, из ночной глубины.

Момчил и Мерзляк услышали его, возвращаясь вниз, к альпинистскому пристанищу. Они несли в себе горы, и им было легко. И вдруг они замерли. Таково было несоответствие крика и ослепительного дня.

Только сейчас они заметили, что один из горных склонов уже окрасился в вечерние тона. А вокруг — все — светло, и помина нет о темноте.

День мнится неисчерпаемым.

И вдруг — снова — крик. Задыхающийся, пронизанный мраком. Мерзляк ощущает холод среди лета. Они бегут в направлении крика — напрямик, без дороги, через овраги и камни. Крик замирает, но продолжает направлять их.

Мысленно они измеряют расстояние. Крик все отдаляется. Уже кажется, они никогда не добегут, не застанут его живым. А вечер все ближе. Словно этот темный воющий голос вызвал к жизни вечерние тени.

Они опоздали на какую-то долю секунды. Они были слишком далеко. И по своему внутреннему настрою они были слишком далеко, чтобы добежать вовремя.

Девушка лежит на камнях у подножия почти отвесной скалы. Какая-то страшная неведомая сила ощущается в ее позе. Никогда ни одно тело не простирается с такой категоричностью, если оно живое, пусть даже унесенное в глубокий сон. Сразу понимаешь, что это тело упало с высоты против своей воли, лицом к лицу с каменистой планетой. Камни обрызганы живой еще кровью.