Атанас Мандаджиев - Старт

— Кто же? Может, тот, кто устроил бурю снаружи? — подмигивает нам Насмешник.

На миг мы смолкаем, вслушиваясь в свист ветра.

— Может, и он. Но, во всяком случае, не я! — стоит на своем Поэт.

— Вот тебе и раз!

— Как это?

Сборное существо МЫ органически отторгает любое чувство неопределенности, необъяснимости, смущающей таинственности. Для того мы и соединились в группу, чтобы противопоставить слепым неведомым силам коллективный разум.

Одиночка — игрушка случайных ветров. В его глазах мир непостижим и необъясним. Но если подобное чувство прокрадется в группу, оно подточит сами устои группового объединения. Поэтому мы инстинктивно противимся любым поползновениям такого рода.

Поэт неловко объясняет:

— Ну вот… Например… Утром я встаю с абсолютно пустой головой. Хлопнешь по затылку — эхо раздастся. И никаких тебе стихов. А днем что-то вижу, что-то слышу, что-то переживаю, и вдруг приходит в голову!.. Не я пишу — случай пишет!

Никифор протестует с точки зрения науки:

— Никаких случаев не бывает! Случайность — точка, где пересекаются две закономерности.

В спор вступает философ Асен:

— Да нет же! Случайность существует. Но ряд случайностей уже не случаен.

— Как это понимать? — Вожак вслушивается в разговор.

Асен пытается растолковать ему:

— Например, плохая погода. Чистая случайность. Но все вместе: отсутствие Деяна, плохая погода, наша общая неподготовленность, споры — это уже не случайно!

Задумчивое молчание. За окном — новый порыв бури. На мгновение нас охватывает ясновидческое предощущение нашей судьбы: она там, в снегу… Но мы здесь для того, чтобы отбросить опасения и вопреки всему двигаться вперед.

— Прекратится ли буря? — спрашивает Суеверный, припадая к окну.

— Составь гороскоп на эту тему! — советует Насмешник.

— Я с утра — в путь, а вы, пожалуйста, гадайте на кофейной гуще! — заявляет Горазд.

— И я! — присоединяется Бранко.

— И я! — кроткой твердостью звучит голос Зорки.

— И я! — откликается Андро.

— Мы все пойдем!

А Поэт продолжает отвечать самому себе:

Нет, это не я пишу. Если бы это был я сам, я мог бы самонастраиваться, как старый, хорошо изученный инструмент.

Пишет кто-то другой, неведомый и непокорный.

Я боюсь спугнуть его. Я постоянно начеку: вдруг он больше не придет!

Это не я пишу. Это другой.

Но почему же меня терзает непреходящее чувство вины?

Не я выбираю поэзию. Это поэзия выбирает меня и заставляет меня идти против себя самого.

Даже когда есть возможность спасения.

Ледопад. Грохот. Который круг ада?

Скульптор пытается с помощью альпенштока высвободить руку, но даже размахнуться невозможно.

Вожак желает лишь одного: вернуть то невозвратное время, когда он был обычным членом группы, и погибнуть прежде, чем он вызовет это зло, эту лавину.

Лавина возвращает ему эхо его собственных мыслей:

Как предотвратить то, что вызвано твоими же поступками?

В стремлении что-то исправить сознание инстинктивно обращается в прошлое. Он представляет себе единственную возможность. Упущенную возможность.

Вот он раскрывает карту маршрута перед своим противником, Никифором. Как просто было превозмочь высокомерие!

Он чертит красным карандашом зигзаговидные линии:

— Я предлагаю так. Есть у тебя возражения? Вопросы?

— Нет у меня вопросов! — отсутствующим тоном отвечает Никифор. — Теперь, когда мы в лавине, я тебе понадобился!

— Высвободись! Тот, у кого нет вопросов, предлагает ответ!

— Всякий маршрут хорош, если доведен до хорошего конца! — Никифор явно не намеревается утруждать себя особым мнением.

— Значит, этот плох, потому что привел нас в лавину! — Найден перечеркивает красную линию.

Старательно вычерчивает новую, изображающую кружной путь, но перечеркивает и ее.

— Может быть, у меня просто нет опыта? — шепчет он самому себе.

— Важно держаться соответственно! — советует Никифор с затаенной насмешкой.

Найден снова хватается за карандаш. Взбодренное последним мигом воображение предлагает множество различных вариантов, и всякий раз он сталкивается с неумолимым решением судьбы.

Напрасно силится он найти дорогу. Повторение часто кажется нам спасительным, а ведь это и повторение прежних ошибок на новый лад.

Вожак лихорадочно зачеркивает одну линию, другую, третью. И каждая новая линия, какой бы она ни была осторожной, кружной, вычисленной, неминуемо ведет к лобному месту, словно кто-то толкает его под руку.