Атанас Мандаджиев - Старт

— Умозрительно, но не зрительно! — Горазд искренне желает помочь автору. — Нет четкого образа лавины, чтобы можно было ощутить ее в звукописи!

— Поэзия и простое описание — разные вещи! — пытается возражать автор.

— И откуда у тебя эта тоска, не понимаю! — снова вступает Никифор, будто он отвечает за оптимизм всего человечества.

— Необъяснимая тоска — именно эта разновидность настроения мне нравится больше всего! — открывается нам Поэт.

— Как это? Если ты собираешься вгонять людей в тоску, лучше совсем откажись от поэзии! — режет вожак. Наконец-то у него с Никифором, его противником, полное единомыслие.

— Знаете, я часто отказывался от стихов, как заядлый курильщик от никотина! — виновато улыбается Поэт.

Зорку охватывает внезапная жалость к истерзанному автору:

— А искусство и вправду требует жертв?

Поэт реагирует живо, словно он давно боролся с этой мыслью:

— Нет! Конечно, нет! Если тебе кажется, что ты идешь на жертвы, значит, ты преследуешь какую-то цель: стремишься к непременному успеху, к славе, к обогащению, к наградам и титулам. Искусство не требует от тебя никаких жертв. Оно просто требует всего тебя. А это не жертва, это призвание.

— Как у монахов безбрачие? — бросает Насмешник.

— И диета — как у монахов, — отвечает Поэт.

— Потому ты и в альпинисты пошел? — спрашивает Мерзляк.

— Может быть, ты музу надеешься встретить на скалах? — уточняет Насмешник.

— Последнее время все говорят о каком-то новаторстве. Поэты ищут! И что они ищут? — недоумевает Горазд.

— Значит, потеряли, если ищут! — решает Никифор.

— У наших поэтов «ищу!» как у Архимеда «эврика!» — замечает Асен.

— Поиск замещает нахождение! — пытается сделать вывод Насмешник.

— Вот ты, например, что ищешь? — Никифор снова обращается к Поэту.

Они сами словно обыскивают его душу. Но Поэт наивно поддается этому перекрестному допросу и отвечает:

— Я ищу неведомые до сих пор слова. Неведомые образы. Ищу пути к новому мышлению. Возможно, я никогда не найду. С меня довольно и того, что я в поиске…

Это звучит как непонятный язык. Наивный автор сконфуженно смолкает. Асен формулирует неожиданно:

— Такие личности, как ты, явное доказательство того, что мир построен не по математической модели!

— «Неведомые слова»! Легкомыслие какое-то! — произносит вожак.

— Чаще, перечитывай Смирненского и Вапцарова! — наставляет Никифор.

— Благодарю за науку! — Поэт ударяет по струнам.

— Спаси нас боже от учителей! Их у нас вдвое больше, чем творцов! — вмешивается молчавший до сих пор Скульптор.

После нашей дружеской критики Поэт, как после стиральной машины, весь выкручен и высушен. Едва ли ему скоро придут в голову новые интеллектуальные изыски.

— Сочини-ка нам стихотворение в рифму, чтобы петь было можно! Хватит с нас подтекста! — ободряет его Суеверный.

— Когда нет текста, есть подтекст! — вставляет Насмешник.

— Не всякий умеет в рифму! — присоединяется Бранко.

И, переломив себя, чтобы не терять контакта с группой, Поэт запевает куплеты, искренне радующие всех нас. Еще недавно он пел монотонным речитативом, а теперь ударяет по струнам в ритме тирольской песенки; он поет о том, что всюду нас поджидают лавины: и на работе, и в городе, и даже в любви. И мы хором подхватываем припев, в котором говорится о том, что не надо отчаиваться, надо идти вперед и вперед!

Настроение наше резко поднимается. Песня заглушила вой бури снаружи, словно сама стихия отступила перед нашим дружным хором. Вот какой поэт нам нужен. Мы хлопаем его по плечу.

— Браво!

— С такой песней — хоть на край света! — восклицает Горазд.

А Поэт принимает наши похвалы и улыбается грустно и стыдливо — он стыдится такого успеха.

Как бы то ни было, если ты настоящий поэт, ты переможешь непонимание и из грубой руды подобных разборов извлечешь некий живой атом, взорвешь его в себе и создашь новый мир.

А мы, самодовольно воображающие, что исполнили свой дружеский долг, растрясли тебя, мы приобщаемся незаметно к чему-то высокому. Возникает общее настроение задушевности, располагающее к исповедническим интонациям.

— Ну вот как ты пишешь? — вопрошает ненасытный Горазд.

Вечный вопрос любителей поэзии.

— Не знаю… Если бы знал, наверно, перестал бы писать…

— Но ты же пишешь! Как же ты можешь не знать! — Димо не терпит парадоксов.

— Это не я пишу, это другой, — серьезно произносит Поэт.