Джамал Садеки - Снег, собаки и вороны

— «Во имя Аллаха милосердного и всемогущего»… — забормотала молитву бабушка Сакине.

— Пошли скорей, уже совсем светло, — приказала матушка.

Низко опустив голову, старуха пробормотала:

— Холодно…

— А мне не холодно! — сказал Ахмад.

— Ну да, а сам дрожишь.

— Ничего и не дрожу…

— Хватит, — оборвала матушка.

Мы с Ахмадом шли впереди, а они за нами. Снег, как мягкий хлопок, ложился под ноги, и наши следы так и впечатывались в него. Сделав шаг, Ахмад оглядывался и смеялся от удовольствия. Лицо его алело, как кумач. Он скакал то с одного, то с другого бока от меня. В белом пальтишке, запыхавшийся и веселый, он походил на расшалившегося щенка.

— Матушка, — сказал я, — Ахмад замерз.

— Чтоб он ослеп, незачем было идти…

— Не замерз я, не замерз! — протестовал Ахмад.

— Долго еще идти? — обратилась матушка к бабушке Сакине.

— Нет, близко, вон туда, в конец улицы.

— У, как далеко!.. Нет, я дальше не пойду, — заявил Ахмад.

— А разве мы не в Шах Абд ол-Азим идем? — спросил я.

— Сначала зайдем сюда, у бабушки Сакине тут недалеко вещи оставлены, заберем их и пойдем в Шах Абд ол-Азим…

— Ну, еще заходить куда-то, не пойду, я хочу в Шах Абд ол-Азим, — заскулил Ахмад.

— Чтоб тебе ослепнуть! Зачем с нами пошел, сам напросился, — сказал я.

— Пошли, пошли живей, — торопила матушка, — светает уже.

— Она сказала, будет стоять у входа, ждать, когда постучим, — повторила бабушка Сакине.

— Кто будет ждать? — спросил Ахмад.

— Надо все сделать тихо, чтоб и лист не дрогнул, — продолжала матушка.

— Да, да, я ей наказывала, чтоб никто не узнал, — торопливо отвечала бабушка Сакине.

— Чтобы что не узнали? — спросил я.

— Это про что узнают? — вмешался Ахмад.

— Чего лезешь? — вспылил я. — Любопытных в пекло уносят!

— Это дело всего минутное, — продолжала матушка, не отвечая нам, — сделаем, и я опять буду спокойна.

— А если не отдаст, что тогда? — спросила бабушка Сакине.

— Не отдаст?.. Нет, не посмеет… Если что, силой отниму!..

— Как делать-то будем! Как ты вчера сказала, да? — заговорила бабушка Сакине.

— Да, да! Ну что ты опять спрашиваешь?

— А потом, что потом Хаджи скажем?

— Хаджи? Хаджи, когда поймет, сам рад будет. Ты его не знаешь, — отвечала матушка.

Но бабушка Сакине продолжала бубнить:

— Ох, бедная женщина… ох…

— По ком вздыхаешь?

— Холодно очень, ханум, дорогая… ох, ведь собака и та… ох, грех это…

— Какой грех, незаконный ребенок-то, — отрезала матушка.

— Ох, ханум, дорогая, нехорошо это… — продолжала тянуть бабушка Сакине.

— Ну, хватит! — прикрикнула матушка.

Бабушка Сакине низко опустила голову:

— Холод какой…

— А мне не холодно! — заявил Ахмад.

— Врешь, — возразил я, — сам замерз совсем.

— Мне не холодно! — не унимался он.

— Дрожишь, как пес, — сказал я.

— Нет, я не дрожу, не дрожу! — твердил Ахмад.

— Хватит вам, — рассердилась матушка.

Мы уже добрались до той улицы, свернули в переулок, потом повернули опять. Снова переулок, еще и еще. Улицы тянулись узкие и длинные. Будто темные бесконечные коридоры. Глинобитные дома, как зерна четок, лепились друг к другу и смыкались в бесконечное кольцо.

Теперь впереди шла бабушка Сакине, за ней шел я, растопырив руки, почти касаясь стен, не давая Ахмаду опередить себя.

Наконец мы остановились перед широкой низкой дверью. Бабушка Сакине осторожно постучала, ей сразу же отворили. Выглянула маленькая седая старушка, глаза у нее так и сверкали, как у кошки, а челюсти все время двигались, будто жевали что-то. Старушка кивнула головой. Тут матушка нагнулась ко мне и зашептала:

— Джафар, сынок. На минутку займи Ахмада, пока я зайду сюда. Куплю тебе потом на базаре ручку-самописку…

— Все равно не купишь, обманешь.

— Да нет же, отцом клянусь! Ты только займи его, хорошо?

— А вы зачем туда пойдете?

— Дело есть, нужно. Бабушка Сакине возьмет свои вещи — и пойдем дальше…

Матушка наклонилась к Ахмаду и что-то зашептала. Тот широко, во весь рот, улыбнулся:

— Ладно, никому не скажу. Только ты смотри купи, а то…

Но бабушка и матушка уже исчезли в двери. Мы с Ахмадом уселись на скамейке у забора.

Ахмад сиял:

— А мне мама купит паровоз. Только никому говорить не велела.

Прошло некоторое время, мне надоело сидеть:

— Ахмад, хочешь сыграем в прятки?

— Как это?

— Ты сиди здесь, закрой глаза, а я спрячусь…

— Нет, не хочу. Ты меня бросишь здесь, а сам уйдешь…

— Не хочешь, ну и не надо… Давай тогда ты спрячешься, а я буду искать?