Анатолий Байбородин - Не родит сокола сова

Ветер улетел баламутить, старить рябью и ярить другие озера, коих по аймаку плескалось несчетно, но Сосновское, раскачавшись, пока не успокаивалось; разбуженное, после тяжкого и душного, предзакатного сна, похрипывало, постанывало, наотмашь кидая на берег пенистые волны, показывая белые зубы. А солнышко, как ребята перед тем ни манили его, так путем и не высунулось в окошечко; лишь на закате, уже покрасневшее, четко округленное, показалось на малое время из туч, осветило озеро усталым, дремотным светом и тут же, порезавшись боком о лесистый гребешок Дархитуйского хребта, облив ершистый горб кровавым туманом, сгинуло, и воцарилась над землей пепельная глухота.

Парнишки, растирая пупырчатую гусиную кожу, тряслись в мелком ознобе – продавали дрожжи, прыгали то на одной, то на другой ноге, затыкая ухо пальцем, чтобы из другого вылилась скопленная водичка. Ванюшка счистил с брюк засохшую глину и утешился, – брюки до хруста просохли, лишь кисло сморщились, да пропали с гач бриткие стрелки. Парнишка снова помянул Маркена недобрым словом, но уже без обиды, — обида вымылась озером, выгорела на солнышке, а то малое от нее, что могло тайком прицепиться к памяти, теперь выдулось напористым степным ветром. «Да ладно, — успокоил он себя, оглаживая брюки ладошками, — не шибко видно. Под потемки домой прошмыгну, никто и не заметит. Да там, поди уж, гости понаехали, гуляют…»

Базырка, пока Ванюшка застегивал пуговки на прорешке, жалобно смотрел на брюки, шмурыгая носом и поддергивая мокрые, с прилипшим песком трусишки. Ванюшке опять стало стыдно, что у него есть красивые магазинские брюки, а у дружков нету, будто он повинен в этом.

— Ничего, Базыр, ничего, ты не переживай, — бездумно, не ощущая своих слов, бормотал он, чтобы Базырка не вязался. — Ничего, вот поеду в город.

«А может, меня не возьмут в город? — попытался он тут же прояснить недавнее предчувствие недоброго. — Да нет, раз уж тетя Малина посулилась, а мамка согласилась, все равно возьмут».

— И в городе, Базыр, скажу тете Малине, она тебе такие же купит, но? — Ванюшка виновато спрятал глаза от парнишки, потому что внутри трезво подсказалось, даже усмехнулось: дескать, ага, держи карман шире, будет тетя Малина всяким покупать; брюки, поди, деньги стоят немалые, это тебе не двести граммов халвы взять на сданные бутылки; хорошо хоть мне купили.— Купит, Базыр, честно слово.

— Честно слово, врать готово — не поверил Базырка.

— Ладно, дам поносить… потом, ладно?

Базырка со вздохом согласился или просто смирился, и ребятишки, утомленные, иссушенные зноем, а после зноя сразу до дрожи озябшие на ветру, голодные, через силу полезли на угорышек к деревне, прижатой к земле глухим, затаенным мороком. Можно было добраться до своей улицы по тракту, который огибал озеро и почитался главной улицей, от нее ветвились в степь боковые улочки и переулочки. Но это вышло бы длинней, чем идти степью. Прикинув, решили топать прямиком; и лишь ступили за околицу, как Пашка тут же спохватился, вспомнив, что мать велела пригнать корову с поскотины домой, а паслась она как раз на этом краю деревни.

Пашка убежал, а Базырка с Ванюшкой тихонько побрели задворками, минуя приболоченное озерушко, где плескались и ныряли деревенские утки, а по залысине на берегу, пощипывая мураву, водили свои горластые выводки пышногрудые гусыни и гусаки. Когда ребятишки бочком, пугливо косясь, крались мимо, выводок хором загомонил, а гуси, выстелив змеистые шеи, яро зашипели и пошли приступом, отчего ребятам пришлось дать дёру, лишь пятки засверкали из травы. Подле озерушка паслись и коровы: одни сыто отпыхивались на сухом увале, дремотно пережевывая скопленную жвачку, пуская с губ тянучую, зеленоватую слюну; другие забрели по вымя в болотную жижу и, глядя в желтовато поблескивающее озерцо через напущенные на глаза седые ресницы, не могли решить вязким, сомлевшим на жаре соображением: то ли брести по трясине до голой воды, то ли не рисковать и повернуть рога к берегу. Ванюшка стал привычно высмотривать среди коров Майку, — низенькая, с молочными облаками по бурому животу, правый рог обломан, — и оттого, что Майка не попалась на глаза, тревога смутила душу, предчувствие неладного заворошилось в груди; но парнишка тут же успокоил себя, — редко забредала она в этот край деревни, обычно паслась напротив своей улицы.

7

Ребятишки подвернули к Степному магазину, прозванному в честь улицы, от озера ползущей в степь, и завернули не случайно, — дорогу перегородил сытный и сладкий дух, веющий на улицу из настежь раскрытых магазинских дверей.