Анатолий Байбородин - Не родит сокола сова

— А окуни крупные были? Вот такие или помене? – Ванюшка развел руки на полный отмах.

— Хрушкой шел окунь, — такие, паря, хармаки да капустины кила на два… Нонче-то одне пышкены в озере остались — с палец, жуй да плюй. А в досельно-то время одного окуня-хармака выворотишь, дак он, паря, в ведро не влазит. Семьей на могли осилить, уесть, гостей на подмогу звали. Во, какие окуня в озере шныряли… Теперичи, поглядишь, мелочь пузатую ловят… Да-а, дед у тебя, Ванюха, удалый был, чо и говорить. Маленько кулак, конечно, но опять же и хозяин. Зря его, однако, поприжали — своим горбом добро нажил. Он и работников, по правде сказать, из милости брал, когда просились шибко. Почо ему работники, когда своих девок да ребят семнадцать?.. Как его подкулачили, он опосля долго и не зажился. Похворал, похворал маленько, и Царство Небесно… Тогда же в сельсовет план отпускали по кулакам. Присидатель хоть лоб расшиби, а в деревне пятнадцать кулаков выяви… Пришли было и моева тестя кулачить — в Погромке жил — а у тестя в дому тока курочьи титьки да собачьи рога, больше никакой холеры. Ему же опосля еще и семенно зерно давали… А отцу твоему, паря, ой, далеко до деда. Покойничек, помню, так прямо и говорил: мелко, грит, Петруха, плаваш, вся тёрка наголе. Уросишь много, крутишь-вертишь, все обманом норовишь взять, да только, как бают: не ставь кулему на Ерему, сам попадешь. Вот как, Ванюха — свиное ухо.

Дед Киря бормотал и бормотал, забывая о слушателе, собирая все, что отрывистыми видениями само по себе наплывало в память, но Ванюшка уже перестал слушать, нетерпеливо оглядываясь по сторонам. Не для того же он наряжался в обновы, чтобы сидеть с дедом, лясы точить, слушать побаски, которые век не переслушать. Но лишь соскользнул парнишка с лавки, вышел на дорогу, как его тут же окликнула со своего двора бабушка Будаиха и, облокотясь на прясло изгороди, стала выспрашивать про молодых, про близкую свадьбу, перед тем, конечно, на все лады похвалив Ванюшкины обновы. Торопливо и неохотно ответив старухе на ее вопросы, Ванюшка чуть не бегом кинулся к озеру — там, конечно, в такую жару паслись соседские ребята.

4

А через малое время с ревом прибежал обратно, весь до нитки промокший. Следом за ним едва поспевал Базырка Будаев.

Ничего бы, может, и не вышло на берегу озера, узнай ребятишки, а перво-наперво Маркен Шлыков, который так ловко выкупал Ванюшку — обновил справу, да еще поднес ему смачную оплеуху, — узнай они, вернее, разбери в миражной дымке, что совсем неподалеку от них затягивают бродник, добывают рыбу отец Ванюшки и брат Алексей, а с ними и Маркенов отец, Хитрый Митрий. Но солнце било прямо в лицо загорающим ребятишкам, а рыбаки как бы растворялись в его дымном, стоячем свете. Может быть, Маркен и не отважился бы нападать на Ванюшку, побоялся Алексея, третьего дня вроде смехом нащелкавшего ему по ушам.

Пробежав до самого дома, возле калитки Ванюшка сбавил ход, потом, уже взявшись за железное кольцо, и вовсе задумчиво остановился, пока припрятав в себе плач, только безголосо передергиваясь всем мокрым телом. Представив, какой мать поднимет крик, как начнет злобно охлестывать полотенцем, увидев мокрые, извоженные в глине брюки, Ванюшка развернулся и кинулся к деду Кире. Приткнувшись на лавочке возле деда, стал сквозь рыдания жаловаться на Маркена и, с новой силой захлестнувшись обидой, опять в голос заплакал, уронив голову на стариковские колени. Дед сперва почувствовал своей успокаивающей, по-кошачьи чуткой рукой, потом увидел, что парень мокрый с головы до ног, как если бы его прихватил дождь, как из ведра.

— Али уж дождик моросил, пока я тут прикемарил? — ничего не понимая, прикинул дед и посмотрел на небо, заузив глаза, а кондырь полувоенной фуражки нарастив ладонью, но глазам открылась одна мутноватая, выцветшая голубизна, где и в помине не было даже завалящего облачка, не говоря уж о дождевой туче.

Ванюшка все плакал и плакал — такой уж, по словам отца, сырой уродился. Наконец, через обрывистые слова, прерываемые всхлипами, дед разобрал, что к чему, докумекал своим неходким для нынешней жизни, усталым умом и, для верности еще раз пощупав брюки, с которых падала в пыль и спекалась шариками вода, весь наструнился узким телом, грозно обернулся в сторону озера.

— Маркен, говоришь?

— М-м-маркен в-в-в воду толк-кну-ул, а-а-а… потом… потом еще ударил… — пуще разревелся Ванюшка.

— От бандюга, от архаровец, от наградил Бог внучком! — старик сердито погрозил пальцем, по-петушиному выгнул грудь, воинственно оттопырив серую бороденку и сизо посвечивая округленным глазом.— Н-но привалишь ты у меня седни домой, партизан, я те шкуру спушшу с одного места, семь ден у меня на тёрку не сядешь! Ишь чо вытворил.