Элис Хоффман - Карибский брак

Мы сделали правильный выбор, когда покинули Сент-Томас, ибо в Америке разразилась Гражданская война. Южная Каролина, с которой у нас были налажены основные торговые связи, стала первым штатом, вышедшим из Конфедерации после избрания Линкольна, и отправлять туда суда было небезопасно. Манифест об освобождении рабов был издан первого января тысяча восемьсот шестьдесят третьего года, вслед за чем, как и на наших островах, последовала кровавая борьба. Читая об этих событиях, мы радовались, что находимся в Париже и все баталии, в которых мы участвуем, носят внутрисемейный характер.

Камиль попросил нашего согласия на брак с нашей служанкой, добавив, что она беременна от него. Мы не дали согласия, памятуя, через какие трудности нам самим пришлось пройти, и не желая нашему сыну таких же испытаний. А затем они потеряли ребенка. После этого я не могла уснуть и боялась посмотреть в зеркало, увидеть там, какой я стала. Неужели все девушки обречены с возрастом измениться до неузнаваемости? Что подумала бы обо мне нынешней та решительная молодая женщина, которая некогда с горящими глазами колотила в дверь раввина, уверенная, что, кроме любви, ничто не имеет значения?

Камиль все же хотел жениться на Жюли, необразованной католичке с фермы, которая умела выращивать яблоки, но не видела ни одного еврея до того, как устроилась к нам в дом. Однако это было исключено, потому что она была не нашей веры. У меня возникала мысль, уж не нашептывает ли моему сыну на ухо мстительный призрак моей матери, чтобы он делал все мне наперекор, или, может быть, тут сказывалось влияние ведьмы мадам Галеви, уже давно настроившей его против меня. Он, казалось, не верил ни в нашего Бога, ни в какого-либо другого. Он объявил, что его единственным богом является природа – листья, цветы, девушка с голубыми глазами и спокойной, как снег, душой. Он был анархистом и главарем группы художников-бунтарей, отвергавших классические формы реализма и считавших его своим лидером. Когда я видела его высокую нескладную фигуру, убегающую куда-то по булыжной мостовой в плаще, развевающемся за спиной, он представлялся мне заблудшим ангелом, все глубже погружавшимся во мрак. Я поняла наконец слова моей матери о том, что я пойму ее печаль, когда мой ребенок принесет мне такую же.

У нашего сына был слишком непокорный характер для существования в рамках академии, вскоре он оставил работу у Мельби и выбрал себе в учителя известного пейзажиста Коро. Они вместе много разъезжали по провинции, так как считали, что природа служит противоядием порокам нашего общества. Взгляды Камиля становились все более радикальными, он солидаризировался с борьбой трудящихся. Парижский истеблишмент отвергал его и не выставлял его картины в Салоне, признанные художники также не интересовались ни его работой, ни политическими воззрениями. Но тут император Наполеон III удивил всех, организовав альтернативную художественную галерею под названием «Салон отверженных» для таких новаторов, как Моне, Сезанн, Мане, американец Уистлер и, разумеется, Пиццаро, которого все эти художники любили и ценили. Я не была согласна с жизненной позицией моего сына, но стала понимать, что существует художественное видение, отличающееся от того, к которому мы все привыкли. Проведя много лет с его произведениями, висевшими в моей комнате, я признала, что искусство – не простое подражание окружающему, а отдельный мир со своим языком и символами. Лист в зависимости от освещения может быть серым, фиолетовым или пурпурным, а переплетение ветвей на фоне бледного городского неба вполне может стать красным.

Как-то я обнаружила в нашем вестибюле картину, оставленную неизвестным. На полу из черных и белых плиток были видны следы ботинок очень большого размера. Картина представляла собой портрет женщины под цветущей яблоней, рядом стояла корзина с плодами. Это был подарок мне и просьба признать его выбор. Разве не хотела я в свое время того же самого, когда стояла под дождем, бросая вызов всем и вся: любить того, кого я избрала, а не того, кого мне велят любить? Я ощутила прилив гордости, ибо даже мне было ясно, что это выдающееся произведение искусства. Моделью, разумеется, была Жюли. Я взяла картину и спрятала ее в гардеробе за шубами.

Их сын родился двадцатого февраля. Я не могла взглянуть на мальчика, так как он был рожден вне брака. Жестина и Лидия отвезли мой подарок в деревню, где обосновалась пара. Кроме того, мы вместе купили новорожденному простынки и стеганые одеяльца, кофточки и штанишки. В тот вечер, когда эти подарки были доставлены по назначению, мы с Фредериком пошли в кафе, хотя и понимали, что нам следовало бы быть вместе с нашим сыном и нашим внуком. Погода была холодная, однако мы выбрали столик на улице и заказали горячий чай с ромом. Покинув Сент-Томас, я полюбила как ром, так и патоку, которую намазывала на тосты по утрам. Мне стало нравиться многое из того, чем я пренебрегала в юности; иногда я тосковала по ослепительному свету, который раньше ненавидела. Пока мы были в кафе, стемнело. Жестина с Лидией, по всей вероятности, уже возвращались домой на поезде. Наша кухарка, наверное, приготовила замечательный обед – может быть, цыпленка с каштанами под острым соусом. Воздух был серебряным, все окружающее выглядело ярче на фоне блестящего льда под ногами и мягко падающего снега. Несмотря на погоду, мы не спешили. Лицо мое щипало от холода, но я не жаловалась. На муже были фетровая шляпа и черное пальто, его первая покупка по возвращении на родину. Было слышно, как голуби на платане перелетают с ветки на ветку, пытаясь согреться. Подняв голову, я увидел над нами трех птиц. Их число мне не понравилось, потому что беда, как известно, приходит не одна, а втроем. Я предложила мужу пойти домой, но он не хотел вставать и держал меня за руку. Впервые увидев его из окна в день его прибытия на наш остров, я вместо ожидаемого врага столкнулась с человеком, открывшим мне свое сердце.