Игорь Юрасов - Божественная Земля

Тогда, устав от возлияний и любви, они забудутся лёгким летним сном, чтобы, проснувшись, вновь начать повседневный круг обыденных забот, поисков и надежд до поздней ночи, когда снова вспыхнет в ночном небе свет красавицы Звезды, вновь пробуждающий в них страсть и взаимное влечение.

И снова им будет не наговориться, не напиться, не наласкаться до первых солнечных лучей, пока взошедшее солнце не растопит в жёлтом тёплом свете, льющемся в раскрытые окна, их страсть.

И, устав, но так и не насытясь вином, едой и любовью, переплетясь обнажёнными телами, едва прикрывшись скомканными покрывалами, они заснут в тёплом, пахнущем морем и знойной полынной степью воздухе. Но давно ведомо: одно дело предполагать и совсем другое – располагать…

В комнату, в полном восторге от разговора с девочкой, вошла Маргарита.

– Ваня, ты только посмотри на это чудо! – смеясь сказала она. – Такая маленькая, а как излагает!

Не успел Иван Иванович обменяться с Маргаритой парой ироничных слов о её разговоре с Маришкой, как за окном зашумел мотор, скрипнули тормоза и большая чёрная запылённая машина остановилась у калитки.

«Фифа!» – догадался Иван Иванович. Всё! День пропал! Придётся, хочешь не хочешь, тратить попусту время на разговоры о чём-нибудь, чего он как бы не понимает, а вот этот торгаш знает вроде бы досконально, и он будет учить его, что должно быть в его картинах, а что излишне и сегодняшней публике непонятно.

Тоска и только! Беда! Куда деваться от этих знатоков искусства? Сами ничего не могут, а рассуждать горазды!

И действительно, пока он жалел о едва начавшемся и уже, с появлением джипа, должно быть, потерянном дне, калитка скрипнула на ржавых петлях и на дорожке, ведущей к дому, появился полный маленький одутловатый человек.

– К нам, кажется, кто-то припожаловал! – выглянув в окно, сообщила Маргарита. – Интересно, надолго ли и зачем?

– Не знаю, надолго ли, – наблюдая, как нечто расплывчатое, округлых форм, слегка похожее на облако в штанах, сопя и отдуваясь, направляется по садовой дорожке к дому, прямо к открытому окну, ответил Иван Иванович. – Но пляж, по всей вероятности, придётся отменить.

– Уже интересно. А кто же это такой будет?

– Это сам Феофан Дмитриевич, известная в столичных кругах личность, меценат, антиквар, большой ценитель живо-пней, владелец престижного художественного салона в Белокаменной.

– И как далеко простирается его известность?

– Достаточно далеко. Его мнение часто является окончательным при покупке баснословной цены художественных ценностей.

– Ого! – воскликнула Маргарита.

– Ого! – многозначительно кивнул Иван Иванович.

Тем временем известная в столичных кругах личность, слегка похожая на большой колобок, пыхтя и отдуваясь, докатилась до средины садовой дорожки, остановилась, оттянула прилипшую к жирному потному телу майку, вытерла носовым платком обильно проступившие капли влаги с похожего на круглый блин лица и, завидев в окне Ивана Ивановича, возопила низким, севшим от жары, хриплым голосом:

– Мне интересно, есть кто дома?

– Есть, Феофан Дмитриевич. Есть.

– Тогда, с вашего позволения, мы зайдём? – спросила личность, потому что следом за личностью, подобно тёмной грозовой туче, возник крупный, сумрачного вида верзила, одетый в противоположность легкомысленному одеянию личности, со всей строгостью канона, в серый, отлично сидевший на широких плечах костюм.

Торчащий ворот расстёгнутой на верхнюю пуговицу рубашки подпирал гладко, до синевы выбритый подбородок. На худом, костлявом лице, в противоположность колобку, не было ни капельки пота, ни малейших признаков испарины.

Ничего не выражающий взгляд костолома, которым он, не торопясь, обследовал окружающее пространство, медленно поворачивая голову, напоминал взгляд удава, а фигура с распиравшими пиджак мускулами, несмотря на жару, казалось, распространяла вокруг явственно ощутимый арктический холод. Это был телохранитель известной личности, бодигад по прозвищу Ледокол.

Они познакомились на Старом Арбате в крутую для Ивана Ивановича минуту. Тогда у Ивана Ивановича закончились деньги и, помаявшись с месяц-другой на хлебе и воде, он решил продать своих верблюдов. Известное дело – голод не тётка. Всё хоть какие-нибудь деньги будут.

Верблюдов он привёз из азиатской пустыни, очень дорожил ими и, если бы не безвыходное положение, ни за что бы с ними не расстался. Вот и вышел Иван Иванович с верблюдами на Арбат.